Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Одно известие с Камчатки взволновало Рикорда, нарушив медлительность и скуку этих дней. Приезжий торговец пушниной рассказывал, будто в Петропавловске находятся семеро японцев, потерпевших кораблекрушение где-то вблизи мыса Лопатка. Подробностей торговец не знал, но в Охотске капитан Маницкий говорил ему, что по весне ожидает этих японцев для отправки их на родину.

Случай показался Рикорду исключительным. Само совпадение, что спасенных японцев было семеро, — столько же, сколько русских в группе Головнина, — конечно, должно было навести Маницкого на мысль о возможности обмена. В письме, которое Рикорд в тот же день отправил в Охотск, он сообщил капитану порта этот план, единственно надежный и верный, если бы военная экспедиция не состоялась.

Несмотря на холодный прием у губернатора, на долгое, равнодушное молчание столицы, у Рикорда еще оставалась какая-то надежда, что военный поход в залив Измены будет разрешен. Временами эта надежда становилась уверенностью, и он заранее радовался, торжествовал, представляя смущение спесивого «хозяина Сибири».

Но губернатор лучше знал правительство, чем незаметный флотский офицер, и не ошибся в предсказании ответа. Повеление, наконец-то полученное из Петербурга, правильнее было бы назвать запрещением. Рикорд выслушал его стоя, с обнаженной, опущенной головой. Голос губернатора звучал сухо и резко, и, слушая его отрывистую речь, Петр Рикорд с горечью думал о судьбе своих товарищей, защиту которых считал своим священным долгом. Это было повеление нарушить долг и снести оскорбление родины.

— Нарушение этого повеления, — добавил от себя губернатор, заметив, что офицер стиснул кулаки, — повлечет самое суровое наказание. Подобное нарушение равносильно бунту, измене, а вытекающие из подобных действий последствия вам ясны.

Некоторое время они молчали; губернатор рассматривал золоченую табакерку; он хотел бы сказать этому настойчивому флотскому, что ему, человеку, озабоченному управлением всей Сибири, случай с каким-то шлюпом порядочно надоел. Но в казенной бумаге была незначительная приписка, и эту приписку следовало истолковать как результат неусыпного губернаторского попечительства даже о малых, направленных к пользе отечества делах. Пусть он расскажет, этот офицер, в Охотске, каков управитель Сибири: не задумываясь, может потревожить высшие государственные чины.

— Я не могу считать мое донесение безрезультатным, — сказал он, — Еще не бывало случая, чтобы моя просьба о вверенных мне делах не получила бы удовлетворения. Для данной обстановки и этого много. Итак, вам разрешается летом 1812 года продолжить опись Курильской гряды. Вы можете под каким-либо предлогом подойти к острову Кунасири и выведать у японцев или курильцев, что сталось с группой русских моряков. Это важно знать для возможных дальнейших действий.

Рикорд вздохнул свободней: ему разрешалось снова побывать на Кунасири! Как будет он вынужден действовать, это покажет обстановка. А теперь — немедленно в путь. Может же случиться, что и это разрешение отменят?

Дорога из Иркутска в Якутск теперь была намного легче осенней. Сани временами заносило на скользких наледях Лены; лошади иногда тонули в сыпучих наносах снегов; камни осыпей трескались от мороза, и со звоном кололся могучий ледяной покров реки. Но знакомые станции мелькали одна за другой и путнику радостно было высчитывать все сокращавшиеся сроки, что оставались до встречи с друзьями в Охотске.

В горах за Якутском после трехдневной метели залегли глубокие снега. Исчезли все тропы, и стали непроходимыми перевалы. Замерла почта. В юртах охотников, этих людей тайги и тундры, Рикорду долго пришлось искать проводника. Решительный человек все же нашелся, и они тронулись в дальнейший путь верхом на оленях.

Звонким морозным утром с обветренного каменного кряжа они увидели перед собой скованное льдом Охотское море. Весь белый от инея, с оледеневшими ресницами, усами и бородой, якут-проводник смеялся:

— Не верится… О, совсем не верится, что мы пришли!..

А через несколько часов, поднявшись на палубу родной «Дианы», тронутый шумной радостью экипажа, он сказал:

— Не разрешили… С оружием вступиться за товарищей нам нельзя.

Ему показалось: одним неуловимым движением весь тесный круг моряков отхлынул от него, отдалился.

— Но мы идем на Кунасири, — сказал Рикорд. — А дальше… Что будет дальше — покажут дела!..

Быть может, и вправду судно покачнулось? От грохота каблуков, от дружного крика оно качнулось, скованное льдом, как на живой волне.