Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Важный чинуша, потный и подслеповатый, видимо, очень гордившийся своей дородностью, пухлой физиономией и вздутым животом, Головнину особенно надоел. Он принес не менее десятка вееров и требовал, чтобы на всех этих веерах капитан написал русские песни собственноручно.

Василий Михайлович в сердцах вырвал из его руки один веер… Он написал: «Если здесь будут когда-либо русские не пленные, но вооруженные, то они должны знать, что семерых из их соотечественников японцы захватили обманом и коварством, посадили в настоящую тюрьму и содержали, как преступников, без всякой причины. Несчастные просят земляков своих отомстить вероломному сему народу достойным образом».

— Вот, получай, сытая морда, — сказал Головнин, возвращая веер. — И постарайся получше до встречи с русскими хранить.

Японец долго рассматривал надпись. Он показал ее Алексею, который в такие часы «приема» обычно дежурил в коридоре.

— Читай…

Алексей развел руками:

— Не умею…

— Капитан очень злится, — сказал японец обиженно. — Странно, почему он так сердит? Может быть, он написал совсем не то, о чем я просил? Эй, часовой, веди меня к другим русским.

Приоткрыв дубовую решетчатую дверь, за которой в полной темноте каморки сидел на дощатой койке Хлебников, солдат приказал;

— Выходи…

Штурман вышел в узкий коридор. Японец подал ему веер, указал на запись и на переводчика. Хлебников тотчас узнал размашистый почерк капитана. Оба японца заметили, как вздрогнул и побледнел пленный.

— Читай…

— Да ведь вам уже, наверное, читали? — спросил штурман, испугавшись за Головнина, не зная, чем объяснить сто неосторожность. — Капитан рассказывал вам, что написал?

— Рассказывал, — подтвердил японец, — по я хочу, чтобы эту русскую песню ты прочитал…

— Ах, вот оно что, — песня! Значит, Василий Михайлович не рассчитывал, что назойливый толстяк вздумает проверять его запись.

— Это печальная песня, — сказал Хлебников, складывая веер. — Да печальная и правдивая… Алексей не сможет ее перевести. Но когда-нибудь, встретившись с русскими, ты обязательно покажи ее, а уж они поймут.

Алексей долго толковал что-то японцу и тот, окончательно успокоившись, бросил караульному солдату еще несколько монет.

Пристально следя за поведением заключенных, японцы больше всего удивлялись их капитану. Этот человек нашел себе странное развлечение: он вязал узелки; осторожно вытаскивал из манжета или из нашейного платка нитку, ссучивал ее в ладонях и завязывал узелок. Этих ниток с узелками, которые он бережно хранил, постепенно у него набиралось все больше. Сосредоточенный, он подолгу сидел неподвижно, внимательно рассматривая свои нитки; губы его шевелились, он то улыбался, то мрачнел… Доктор, временами осматривавший пленных озабоченно качал головой.

Заботы тюремного доктора были напрасны. С помощью этих разноцветных узелков Головнин вел свой дневник. Каждая нить и количество узелков означали определенное событие. В бумаге и в чернилах капитану отказали, и он придумал необычное письмо, которое читал свободно.

Утром, за чтением этого «письма», его и застал тюремный начальник.

— Оставьте свои забавы, капитан, это ведет к помешательству, — молвил он строго. — Сейчас я нам покажу кое-что более интересное.

Четыре японца внесли в коридор какой-то громоздкий предмет и поставили на пол. Головнин присмотрелся и бросился к решетке. Так он не ошибся. Это был его сундук, оставленный на «Диане». Значит корабль захвачен японцами? Или разбился на скалах?! Более страшной вести для капитана быть не могло.

Он медленно отступил от решетчатой двери и, обессиленный, опустился на койку. Японец смотрел с насмешливой улыбкой.

— Что? Узнаете, капитан?..

Головнин скрипнул зубами:

— В одном нельзя вам отказать… Вы — мастера пыток.

Капитан-лейтенант Петр Рикорд ни на один час не задерживался в Охотске. Он привел «Диану» на этот знакомый рейд невредимой и, поручив командование шлюпом одному из помощников, потребовал у начальника порта лошадей.

— Еду в Иркутск. Да, прямо к губернатору. Если он останется безучастным, еду в самый Петербург. Военная экспедиция в Японию необходима немедленно, иначе наши моряки погибнут. Что будет в дальнейшем, если мы простим самураям такие подлейшие дела?

Начальник Охотского порта, капитан Маницкий, старый друг Рикорда и Головнина, служивший вместе с ними еще в английском флоте, был потрясен событиями на Кунасири.