Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

Он удовлетворенно улыбнулся:

— Так ведь и во всей промышленности после войны. Техника шагнула далеко вперед, а темпы стали намного выше довоенных. Следили?

По острому вниманию Раскатова она поняла, что он еще раз проверяет ее.

— Настолько, насколько удавалось.

— Основную задачу ленинградской промышленно­сти знаете?

— Технический прогресс? — быстро отозвалась Аня. — Конечно, читала. Мне это показалось естественным при наших кадрах и уровне технической культуры.

Раскатов поморщился.

— Только не думайте, что все это лежит готовень­ким, — предупредил он. — И насчет кадров... старых-то осталось дай бог одна четвертая часть. И они должны в кратчайший срок передать свой опыт и культуру но­вичкам. Учеба идет на ходу, потому что мы должны не только освоить выпуск технически передовых изделий, но выпускать их много и быстро, очень много и очень быстро, — народное-то хозяйство ждет, требует. Взять хотя бы турбины. Вы и на Дальнем Востоке насмо­трелись, наверно, на строительство новых электро­станций?

— Понимаю, — весело сказала Аня и встала. — Две большущие задачи сразу. Знаете, мне очень хочется ско­рее на завод.

Он тоже поднялся и дружески потряс ее руку:

— Новую турбину должны были закончить и испы­тать в этом месяце, но… В общем, вы попадете в самую горячку. На вас сразу навалятся. А вы не отбивайтесь, залезайте по уши.

Аня вышла из здания райкома и засмеялась. «Трусиха, — сама себе сказала она. — Навыдумыва­ла!..»

Завод открылся издалека — громадина, возвышаю­щаяся над всем районом кирпично-бурыми корпусами и закопченными трубами, Аня даже остановилась, таким он оказался милым сердцу.

Она вспоминала завод всегда в подробностях: уча­сток сборки, где начала трудовую жизнь; полюбившихся ей людей, с которыми вместе работала и охраняла за­вод в часы воздушных налетов и обстрелов; цеховую столовую с голубыми стенами — там происходили все собрания и там однажды, в первые дни войны, она сле­дила за тем, как самый родной человек в быстро дви­жущейся очереди подходил к столику с растущим спи­ском народного ополчения, подошел, нагнулся и твердо написал: П. Карцев... Вспоминались ей черные фронто­вые осадные ночи, когда рабочие ремонтировали подби­тые в боях, опаленные танки; ночные дежурства на кры­ше, когда чужие самолеты завывали в небе над самым заводом и то тут, то там вздымались огненные столбы взрывов и вспыхивали пожары, и видно было, как на зловещем свету суетятся люди, усмиряя пламя... Целые цехи тогда надолго замирали, превращались в обуглен­ные коробки, обрушивались грудами камней и скрючен­ных металлических ферм. Эшелон за эшелоном уходили на восток, за Урал, увозя людей и станки. Казалось по­рою — конец заводу, конец. И только упрямая душа со­ветского человека вопреки всему упорствовала в своей вере, в своем знании — нет, не конец! Не быть концу, не допустим!..

И вот он перед нею — громадный, невредимый, как будто и не вынесший трехлетней битвы.

Она узнавала каждый цех, каждый переулок между корпусами, каждый кран, выделяющийся на дымном небе. Только пристально вглядевшись, можно было обна­ружить следы пережитого, но то были не развалины, не обгорелые остовы, а следы возродившего их великого труда: новые здания на месте разрушенных, розоватые пятна недавней кирпичной кладки на старых, побурев­ших стенах, светло-серые бетонные колонны рядом с более темными, покрытыми многолетней копотью.

Аня заторопилась, спотыкаясь на выбоинах тротуара и все-таки не отрывая глаз от завода.

«Я же своя, своя!» — хотелось ей крикнуть в бюро пропусков, где ей равнодушно, как чужой, выписали разовый пропуск.

Она вышла из проходной и задержалась на скреще­нии многих протоптанных на снегу дорожек, пересекав­ших хорошо знакомый двор. Свернуть налево — и при­дешь к своему цеху. Завернуть за угол — в партком, дойти до второго подъезда — завком и редакция много­тиражки. Пойти прямо, мимо садика, где летом бьет фонтан, — заводоуправление. Все манило, всюду хоте­лось заглянуть, разыскивая знакомые лица или хотя бы знакомые комнаты, привычную обстановку деловой суе­ты, споров, телефонных звонков... Тут ей и жить.

И она пошла к директору.

Ей пришлось ждать. Девушка-секретарь, свирепо на­хмурив белесые бровки, названивала по телефону и од­нообразным голосом говорила в трубку:

— Товарищ Евстигнеев? Срочно для Григорий Пет­ровича график по обеспечению турбины. К восьми ноль-ноль. Товарищ Митрохин? Срочно для Григорий Петровича график по турбине. К восьми ноль-ноль.