Аркадий Первенцев - Огненная земля

Дождь теперь стегал по лицу, несмотря на удивительное спокойствие воздуха. На родине Букреева, в Архангельской области, такой дождь называют косохлестом. Будто ветер сорвал его со студеных туч и понес.

Рион катился, облизывая дымные камни. Кое–где на взрябленном плесе реки закручивались ленивые водовороты, плыла щепа, сброшенная в верховьях лесотесами, неслись похожие на толстый камыш стебли бамбука и пожухшие листья лапины.

Впереди, за железнодорожным мостом, повисшим над рекой, угадывалось море. За мостом, в затоне, торчали мачты судов, приведенных сюда с Азовского моря, с Дона и Кубани в период нашего отхода. Возле домика с тонкими очертаниями веранд и крыш росли драцены, напоминавшие пальмы. Стадо коз, позванивая колокольчиками, миновав домик, взбиралось на насыпь. Мальчишка в бараньей шапке, скользя босыми ногами по откосу, сгонял коз, крича и швыряя в них камни. Очевидно, по всему необъятному миру рассыпаны вот такие мальчишки, так похожие друг на друга пастушата, беспокойные, крикливые, созревающие вблизи природы.

Букреев по–новому рассматривал сейчас места, по которым столько раз проезжал равнодушно. Близилось расставание, и, кто его знает, придется ли снова вернуться сюда. В юности также была покинута родная Ар- хангельщина, потом Средняя Азия, где он учился в Ташкентском пехотном училище. Отлично окончив школу, он был направлен в погранвойска на Кавказ. Пятнадцать лет — на заставах, десять из них — на Черном море. Ему приходилось пробираться по тропам, там, где лошадь не могла пройти, скакать по приморскому шоссе, выходить на сторожевиках в море, а то ночами выжидать фелюги контрабандистов и диверсантов, приткнувшись где‑нибудь у темной скалы. Он и сердце‑то испортил себе на своей беспокойной службе, и сейчас приходилось прислушиваться к нему.

Лошадь давно уже перешла на шаг. Букреев оглянулся назад и кивком головы подозвал вестового. Хайдар заехал с левой стороны. На своей мелкой «черно- морке» высокий узбек был почти на голову ниже капитана.

— Не совсем еще раскис, Хайдар? — спросил Букреев.

— Тело еще сухое, товарищ капитан, — ответил Хайдар.

— Может быть, сегодня в последний раз верхом, Хайдар?

— Это очень плохо, — сказал Хайдар и сжал губы.

— Мою «Марфушу» сберегай. Она хорошая лошадка. — Букреев потрепал ее ладонью по шее. — Она умная, Хайдар. Меня понимает. Ишь, как она меня слушает, ухом стрижет.

— Возьмите меня с собой, товарищ капитан, — осторожно попросил Хайдар.

— Ну, брат, — Букреев вздохнул, — видно, не суждено тебе побывать еще и в морской пехоте. Останешься здесь, Хайдар. Дождешься нас… Пока будешь в горнострелковом полку. Я тебя порекомендую хорошемукомандиру, Хайдар.

— Очень плохо, товарищ капитан, — сказал вестовой и отвернулся.

Очевидно, ему было тяжело, и Букреев, прекратив разговор, въехал на мост. Копыта застучали по доскам, кони приободрились, но, перейдя мост, окунулись по бабки в жидкую грязь. Мингрельцы, ехавшие на волах к городу, сидели под бурками, как птицы.

В городе, по бровкам каменных мостовых, с тихим ворчанием катилась как бы уставшая вода. Несколько краснофлотцев, подкатав брюки, перебегали улицы. Под зонтиками возвращались с базара две привлекательные женщины с кошелками, наполненными оранжевыми мандаринами первого сбора. Женщины мило улыбались, оглядываясь на молодых приветливых ребят в гвардейских бескозырках, на которых было начертано: «Красный Крым».

У почтово–телеграфного отделения Букреев соскочил с лошади.

— Выведи коней. Ишь, как мы их нагрели. Да смотри, не давай пить, Хайдар! Видишь, тянется. Ни в коем случае не дай напиться.

Хайдар поддернул поводом уздечки нагнувшуюся к луже кабардинку и прикрикнул на кобылицу, когда она пыталась вырвать повод из его рук.

— Балует! — сказал пожилой крестьянин, проходивший улицей.

Букреев, отбросив концы башлыка за спину, быстро вошел в здание почты. Ему нужно было сообщить жене, жившей с двумя детьми в Самарканде, что он не может сейчас выписать ее сюда, как обещал. Ей, конечно, тяжело будет узнать это, но ничего не поделаешь. Стараясь не показать столпившимся у телеграфного окошечка людям свое настроение, Букреев взял бланк и отошел к столику, залитому чернилами и закапанному клеем. Он написал телеграмму крупным четким почерком, как будто эти отлично выписанные буквы, как бы доказывающие его спокойное душевное состояние, могли видеть жена и две его дочурки. «Связи переездом другую квартиру выезд задержи целую любя. Николай». Он перечитал телеграмму, поджав губы и улыбаясь глазами. «Кажется, никакого разоблачения военной тайны нет, — подумал он. — А из Геленджика я ей напишу подробней о дальнейших планах».