Аркадий Первенцев: Огненная земля

Комдив внимательно выслушал еще нескольких офицеров и кивком головы разрешил Букрееву говорить во второй раз. Букреев встал, встретился с колючими черными глазами Рыбалко и улыбнулся. И эта улыбка комбата, обращенная к нему, заставила как бы распуститься недовольные морщины на лице Рыбалко. Блеснули его зубы с щербатинкой из‑под несбритых усов, и лицо его теперь не было похоже на кинжал. Рыбалко, снял фуражку, и Букреев увидел, что волосы Рыбалко, когда‑то выстриженные «под бокс», отросли. Раньше жесткий чубчик торчал метелкой, а теперь он спускался на половину лба. Сильная шея и затылок, раньше выстриженные до синевы, теперь тоже «обмохнатели», как выразился бы Манжула. Рука повыше кисти была перевязана. Тело его попрежнему было сильным, напряженным, и длинные руки тоже были очень сильными. Беспощадная воля чувствовалась и в посадке головы, и в упрямом взгляде, и во всей его собранности. Букреев характеризовал группу прорыва и смотрел на Рыбалко, пока не называя его фамилии, но Рыбалко всем своим существом понимал, что речь идет о нем, что его дело «выгорело», что вот–вот его имя будет произнесено вслух. Если так, то вполне понятно, почему моряков приберегали — не распыляли на переправу, на заслоны.

Букреев сделал паузу.

— Кто же будет у вас командовать штурмовой группой прорыва? — спросил Гладышев.

Командир батальона чуть наклонил голову, чтобы поймать из‑под тени, отбрасываемой нарами, глаза своего заместителя, и, как будто глазами посоветовавшись с ним, ответил:

— Во главе штурмовой группы пойдет Герой Советского Союза старший лейтенант Рыбалко, товарищ полковник.

Рыбалко не мог сдержать улыбки, сразу осветившей его смуглое бородатое лицо. Он почувствовал такое облегчение, что казалось за его спиной выросли крылья. Мало того, что ему поручали решение основной задачи… с огромным удовлетворением он услышал ясно и громко произнесенное: «Герой Советского Союза Рыбалко». Ведь даже прочитав в газете о присвоении ему этого звания, он долго не верил своему счастью.

— Прорвете, товарищ старший лейтенант? — спросил полковник, с удовольствием глядя на этого прославленного офицера.

Рыбалко встал, двинул бровью, и словно ласточкино крыло мелькнуло над его лицом.

— Прорву, товарищ полковник!

Рыбалковское «прорву» и самый тон, каким былопроизнесено это слово, развеселило присутствующих.

— Я ему верю, — шепнул Букрееву Степанов. — Он прорвет, право слово.

Рыбалко, победоносно подморгнув Степняку, умостился на прежнее место и горделиво напыжился, чувствуя, что на нем сосредоточилось общее внимание.

Полковник коротко изложил дальнейшие свои соображения о порядке прорыва, о связи, дозорах, дисциплине движения…

Все оперативные документы, исключая журналы боевых действий, уничтожались, тяжелое оружие как свое, так и трофейное приводилось в негодность.

Расходились молча. На прощанье полковник подал руку Батракову и душевно сказал:

— Видите, как объединили нас общие труды, Николай Васильевич…

— Я все понимаю, товарищ полковник, — смущенно сказал Батраков.

— Я знаю, что вы все понимаете. Я просто так…

к слову пришлось… А Рыбалко ваш до меня дошел. Человек, очевидно, с характером, исполнителен и, вероятно, чертовски храбр…

— Рыбалко есть Рыбалко, — многозначительно похвалил его Батраков.

— Желаю успеха и… жизни.

Батраков был несколько обескуражен и как‑то виновато ожидал соответственного слова комбата. Но Букреев после ухода полковника принялся потрошить ящики, сундучок с бумагами, перебирать тряпье на нарах.

— Загнул‑то полковник, — сказал Батраков. — Объединили…

— Ничего не загнул, Батраков.

— Мне все же как‑то было не по себе.

— Естественно. Примирения всегда бывают несколько тягостны.

— Да мы с ним и не ссорились.

— Я не говорю, что ссорились. Так, черная кошка пробежала…

— Степанов что тебе говорил? Шептались вы с ним.

Ярко горела печь. Краснели, как кровяные надрезы прогоревшие колена трубы. В кубрике стало и теплей и уютней.

Батраков вынимал из патронного ящика дела о приеме в партию.

— Ну, что же тебе говорил Степанов обо мне?

— О тебе ничего. Сетовал на самого себя за то, что раньше не понимал вкуса помидоров и чеснока. Говорил: если вырвемся, нажрусь, мол, того и другого.

— Где же он нажрется? Зима, чай!

— Ну в будущем году.

— Надолго он загадывает, майор. — Батраков раскрыл дело Тани: — От главстаршины Героя Советского Союза Татьяны Ивановой. Да–а… «буду достойной дела нашего вождя, учителя, полководца товарища Сталина». Давно ли писала! И твои поручительства…