Владимир Осинин - Полк прорыва

Начал вербовать «артистов» — надо мной все посмеиваются. Командиры рот и слышать не хотят о том, чтобы отпускать людей на репетиции, — технику надо чистить! В климовской роте нашлось несколько певцов, но капитан был непримирим:

— Я им такой концерт устрою, что они навсегда песенки свои забудут!

Когда Марина решила помочь мне, Глотюк предупредил ее:

— Занимайтесь своими делами. А то уснете у приемника на дежурстве.

И все же она подсказала мне:

— Добейтесь приказа по части.

Как же это я не додумался до этого?! Составил проект приказа, передал его замполиту, а замполит Глотюку. И пошла по подразделениям книга: «Командир полка приказал…» Нашлись певцы и плясуны, жонглеры и акробаты. Набралось больше, чем надо. И Глотюк был доволен: он еще раз убедился в магической силе своих возможностей. Но и я кое-чему научился. Не зря, бывало, отчим мой смеялся: «Думай, думай, голова! Картуз куплю».

Столов хватило только для гостей и начальства. Остальные расположились на танковых брезентах. На них даже удобнее, мы ведь привыкли есть лежа на земле.

На столах были скатерти, вилки, ножи. И настоящие бутылки. Правда, их наполняли из тех же канистр, из которых наливали и нам в кружки.

На праздник прибыл командир корпуса, низенький плотный генерал-майор с Золотой Звездой. Веселый, любит шутить. Скажет слово — и все смеются. Начал рассказывать излюбленное свое стихотворение: «Уши врозь, дугою ноги, и как будто стоя спит».

— Такой в танкисты не пойдет!

Все уплетают соленые огурцы и тушеное мясо. «Артисты» мои торопят: пора начинать. А майор Глотюк медлит.

— Гости еще не созрели для восприятия, — шепчет он мне на ухо. — Не волнуйся, увидишь, все пойдет на «бис».

Наконец он моргнул: давай! Мы распахнули плащ-палатки на импровизированной сцене, и пятьдесят глоток рванули: «Броня крепка, и танки наши быстры…» Генерал стал подтягивать. Он участник боев на Хасане или на Халхин-Голе. Глотюк все рассчитал, просил открыть концерт именно этой песней. И вот уже весь полк поет. Наверное, слышно вокруг на сто верст.

— Теперь валите все, что можно! — махнул рукой Глотюк, но, взглянув на замполита, добавил: — Лучше по программе, конечно.

Я понимаю, что исполнением мы не возьмем, но программа нас вывезет — блеснем содержанием. У нас есть и классические романсы, и солдатская пляска, как у корпусного ансамбля.

Вдруг с самого дальнего края брезента, где расселись лейтенанты — командиры машин и взводов, кто-то запел под гитару шуточную песню танкистов, неизвестно кем сложенную:

Я бегу туда, прошу:

— Ребята, прекратите!

Они смеются и продолжают:

Смотрю на начальство — и командир полка и замполит спокойны. А генерал подпевает. И лейтенанты начали еще дружнее: «Почему ты вместе с танком не сгорел?»

Ухожу за сцену, а вслед мне слышится:

Подвели ребята. Мы уже не пытаемся объявлять свои номера, решили сделать перерыв, а потом показать второе отделение.

Три гармониста сидят на скамейке.

— «Цыганочку»! — заказывает капитан Климов. — Да пореже. Эх! — И он хлопнул ладонью по каблуку.

Вроде бы и красиво начал, будто нарисовал что-то в воздухе носком сапога, а не вышло. Кирзачи слишком тяжелы, да и без помоста нет грохота. Попробовал и быстро сел.

Тихие звуки танго поплыли над развалинами: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» Как будто из какого-то далекого века. В такт медленному ритму музыки мужские пары вяло передвигают ногами по лужайке. Сидя на брезенте и закусывая огурцом, я хмуро и с болью смотрю издали на них.

Никто не захмелел, только капитан Климов куражится:

— А помните, когда мы брали…

— Энскую высоту, — подсказывает кто-то.

— Города! Вся планета на нас смотрела.

— Верно, гвардии капитан! Верно, но все же лучше помолчите, — сказал замполит.

— А почему я должен молчать?

— Хотя бы потому, что я вас прошу.

— Понятно, товарищ гвардии майор. — Но сам не прекращает говорить, вспоминает последнюю разведку боем.

Я останавливаю его:

— Тихо. Глотюк хочет что-то сказать.

— Подумаешь, Глотюк. Я сам себе Глотюк! Я ротой командую. А могу…

Глотюк смотрит на него, как на ребенка: