Владимир Осинин - Полк прорыва

…По склону высотки проходила старушка с вязанкой хвороста. Остановилась, разглядывает его.

Хлебников поздоровался:

— Добрый день, землячка!

— День добрый. Неужто ты тоже тутошний?

— Нет, сам я из других мест. Но мой сын лежит в вашей земле.

— Я так и подумала, что ты отец одного из них. Только которого?

— Саши.

Женщина стала рассматривать фотографию, вделанную в обелиск.

— Навестить приехал? Это хорошо. Многие теперь их тут навещают, наших летчиков. Но родитель есть родитель.

Хлебников посмотрел в сторону хат, которые стояли у леса:

— Тихое у вас село.

— Да, очень тихое. Всего одна улица, и все хаты на одной стороне, окнами на солнце. И все бабы одинокие… Ходят вот, когда время бывает, сюда, к летчикам. Дорожку проторили.

На окраине села ярко белела березовая роща. Издали было видно, что все деревья посажены строгими рядами и очень ровные, словно сестры.

— И роща такая!

— Да, и роща. Посадили бабы. У каждой свои березы. Не вернулся с войны муж или сын — садили березку. И роща поднялась… Горюшко наше…

Он смотрит на белый, почти ослепляющий березняк затуманенными глазами. «Только в одном селе целая роща. А если бы по всей России?»

Женщина стояла и молчала.

Ему хотелось подойти к ней, обнять, как сестру, сказать что-нибудь пусть не утешительное, по от души, разделить все пополам. Но женщина уже взвалила на плечи вязанку хвороста и, согнувшись, как вопросительный знак, побрела вниз, к дороге, сказав ему на прощанье: «Всего доброго!»

Течет ветерок по зеленым травам, висит бездонное небо над бывшим полем боев. Оглушающая тишина.

И вдруг ему показалось, что никакой тишины вовсе нет, что он просто оглох и ничего не слышит — ни канонады, ни гула двигателей на земле и в воздухе. И что все кругом горит, только красное и черное, разваливается по кускам, рушится — и будет одна зола.

Нет, нет, не бывать этому!

За спиной послышались голоса. Девочка строго командовала:

— Подтянись! Всем надеть пионерские галстуки! И прекратить лишние разговоры!

Цепочкой поднимаются следопыты. Сбрасывают рюкзаки, смотрят на военного, который сидит на скамейке и держит фуражку в руках.

— Пусть разводящая готовит первую смену на пост.

Ребята подходят к нему:

— Дяденька, это вы на машине приехали?

— Да.

— Из Москвы?

— Из Москвы.

— Вам эта бабушка, наверное, что-нибудь рассказала?

— Нет. Просто поговорили.

— И вы ничего о героях-летчиках не знаете?

— Кое-что знаю.

— Ой! Тогда вы не уходите.

Казалось, у него иссякли последние силы, но надо было остаться. А потом еще и говорить, рассказывать без конца. Но вот следопыты ушли, он посидел немного, склонив голову перед обелиском, и поднялся.

— Про-щай! — отчаянно кричал одинокий чибис, кружась над головой. — Про-щай!

Чибисы были только в этих местах. Они любят глушь, тишину.

День своего рождения Хлебников отмечал дома. Пригласил некоторых старых знакомых по службе, родственников жены, которая умерла вскоре после войны, и кое-кого из тех, кому симпатизировал. Был приглашен и Сергей Афанасьевич Мамонтов.

Маршал знал Мамонтова давно, с тех пор еще, когда дивизия Хлебникова наступала под Выборгом. Молодой беспечный парень, корреспондент «Правды», лез под огонь, лишь бы увидеть своими глазами доты белофиннов. Пришлось его сдерживать: снайперы могли срезать в любую минуту. Вроде бы майор Мамонтов и обиделся тогда, но именно в то время в печати впервые появилась фамилия комдива Хлебникова. Мамонтов сказал о нем несколько скупых, но весомых слов. И Хлебникову было приятно.

Во время Отечественной войны они тоже встречались часто, даже вместе лежали в госпитале. И Мамонтов принес необычный подарок — тот самый осколок, который когда-то врачи вынули из плеча Хлебникова. Попросил его тогда у операционной сестры и сохранил.

Коробочка от ордена, в которую был положен щербатый осколок темного металла, ходила по рукам гостей, и все рассматривали его восторженно и удивленно, будто это был не кусочек смерти, а драгоценный камень.

Во время ужина Мамонтов извинился и куда-то отлучился, но вскоре вернулся и привез несколько экземпляров газеты, пахнущей свежей краской. Передал их Хлебникову.

Хлебников зашел в кабинет и наедине пропитал статью Мамонтова о себе. Вернулся, поблагодарил автора, но почти сухо.

— Вам что-нибудь не понравилось? — спросил Сергей Афанасьевич.

— Ничего. Но можно было немного поскромнее. У нас если пишут, то… Сам поневоле уверуешь, что ты не из простого теста.