Тося, пристально посмотрев на Сашу, заговорила страстно, будто не о Геярчин, а о себе:
— Не знаю, как Ильхам её любит, а про неё всё знаю. Знаю, почему он ей нравится, — и, опять взглянув на Сашу, пояснила: — Ведь он парень заметный и собой ничего, рослый, широкоплечий.
— Какой же Ильхам рослый? — удивилась Тогжан. — Он очень крепкий. Вот Саша рослый — это правда.
— Не в этом дело, — жарко заговорила Тося. — Он ведь хороший, настоящий. Очень принципиальный. И.всегда чем-то занят. О других думает… Геярчин любит его. Только сказать боится. Понимаете?
— Почему же она боится? — недоумевающе спросил Саша.
— А вдруг он её не любит?!
— Ну, это всем ясно, что любит, — сказала Тогжан.
— Не в этом дело… Она боится, что он такой особенный, такой замечательный, а она…
— Да разве она плохая? — воскликнул Саша, совершенно сбитый с толку. — Она замечательная!
— Так ведь он-то не знает, что она его любит! А она очень хочет быть достойной его! Чтоб у них настоящая любовь была, а не просто так…
— Тосенька, а ты здорово про любовь говоришь: кого угодно сагитируешь! — пошутил Саша.
— Ты всё про одно и то же: сагитировать! — чуть обиженно ответила Тося. — Ему про любовь, а он про агитработу!
— Настоящая любовь — это агитация за хорошую жизнь, — не сдавался Саша.
— А ты сам-то знаешь, что такое любовь? Только выводы делаешь, теорию разводишь.
— Ты, Тося, стала какая-то другая. Просто не узнаю тебя!
— Какая была, такая и есть! Посмотри внимательней, может, ещё чего скажешь: была, дескать, курносая, а теперь ничего — выправилась!
— А чего ты сердишься? Чем я тебя обидел?
Тогжан, улыбавшаяся в темноте, давно поняла, почему с такой страстностью Тося говорила о любви. Опасаясь, что Саша может ненароком действительно обидеть Тосю, не подозревая о её чувствах, Тогжан примирительно сказала:
— Все мы стали другими. Целина нас изменила. Только мы всё время вместе и потому плохо видим, как изменились. А любовь, Саша, угадать иногда трудно. Её почувствовать надо: А не все это умеют… Смотрите-ка, комбайн пошёл сюда!
Невдалеке выехала с поля и остановилась на дороге машина, гружённая зерном. Саша крикнул шофёру, чтобы он немного подождал.
Вскоре подошёл и агрегат. Повеяло жарким запахом горючего. Ашраф и Алимджан вышли на дорогу, ступая тяжело, враскачку, как моряки после плавания. Ашраф тут же опустился на землю и закурил. Алимджан с радостным удивлением спросил:
— Неужели всё? Больше в совхозе нет неубранного хлеба? Тогда надо поздравить друг друга!
— Алимджан, а мог бы ты сейчас опять сесть за руль? — вдруг спросил Ашраф.
— Ой, что ты говоришь?! Да я бы просто свалился у трактора. А ты?
— Я тоже свалился бы, — ответил Ашраф.
Все рассмеялись.
— Вот что, друзья, — сказал Саша, — перегонять комбайн в совхоз сейчас бессмысленно. Слишком долго. Предлагаю ехать на грузовике, а утром сюда вернуться.
— Ладно, поехали, — сказал Ашраф и лёг на траву. — Сейчас поедем.
Саша и Тося направились к грузовику. Тогжан взяла бидон.
— Освежитесь, ребята. Давайте я вам полью. Алимджан, иди сюда.
Алимджан умылся. Пришла очередь Ашрафа. Подставив голову под холодную, бодрящую струю, он фыркал от удовольствия и, захлёбываясь, кричал:
— Ещё, Тогжан! Ещё! Ох, как хорошо!
Тогжан смеялась и лила воду.
И Алимджан, отошедший в сторону, вдруг услышал этот смех. Он слишком хорошо знал все оттенки её голоса и не мог ошибиться: такого довольного, нежного смеха Алимджан никогда ещё не слышал.
Сердце его опалил огонь обиды и горечи, но решение созрело в тот же миг. Он тихо отступил и, повернувшись, бросился вдогонку за Сашей и То-сей. Им он мрачно сказал:
— Они хотят побыть вдвоём.
Никто этому не удивился, только Тося горестно вздохнула.
А Тогжан, ничего не подозревая, лила воду на руки Ашрафу, на его шею и голову. В тёмных струях, как блёстки, отсвечивали звёзды. Ашраф хохотал от восторга, и они оба не слышали, как вдали заурчал грузовик и тяжело пошёл к совхозу.
Опомнились они, когда кончилась вода. Ашраф стоял мокрый, с перепутанными прядями волос, широко раскрыв глаза. Тогжан замерла с бидоном в руках.
— А где Алимджан? — спросил Ашраф.
— Уехали… — растерянно проговорила Тогжан. — Все уехали.
— Вот это нахальство! Почему же они так сделали?
И вдруг Ашраф засмеялся:
— Зачем я их ругаю? Зачем сержусь? Вот хорошо-то!
— Что же туг хорошего? — спросила Тогжан весёлым голосом. — Знаешь, сколько до совхоза?
Читать дальше