Иван Акулов - В вечном долгу

— Правильно, Алеша, — оживился Деев. — Верно. А я, думаешь, отчего убегаю? Да вот от этой чехарды. Давай вместе, Алеша…

— Меня, Степа, не трогай, я тебе сказал. Помощь в чем нужна, проси, помогу. Всегда, вечно. А ехать — не поеду.

Так и разошлись они, не договорившись.

В ожидании Луки Дмитриевича Алексей прогулялся по городу, долго рылся в сельскохозяйственной литературе книжного магазина и купил несколько книжек и брошюр по полеводству.

Из города выехали в сумерки. Легкий морозец сковал дорогу ледком, и ходок надоедливо гремел каждым своим расхлябанным болтом, словно готовился где-нибудь на полдороге, в самом глухом месте, рассыпаться по частям.

— Что с планом? — безнадежно, а потому не сразу попытал Мостовой.

— Что с планом? Что утвердили, то и есть. Неуж, думаешь, для нас с тобой будут все пересматривать? Иван Иванович, он, мужик, твердость любит. По-армейски, сказал — делай. Хм.

Долго ехали молча. Мостовой остро переживал щемящее чувство отчаянной и безнадежной тоски. За зиму в работе и заботах поросла быльем горькая история с увезенными семенами. И Мостовой, как всякий истовый хлебороб, жил весенними думами. После многих обращений в разные инстанции ему удалось все-таки получить из облсельхозуправления анализ почв, и на основе их он составил почвенную карту и карту засоренности полей. Эти документы помогли ему неотразимо доказать, что, где и когда надо сеять, чтобы земля не только хорошо родила, но и сама возрождалась, крепла, молодела. И вот с удивительной, бездумной легкостью перечеркнуты все его труды и планы. Сознание того, что колхозные поля опять будут засеваться огулом, а все разумные доводы против этого начисто отметены, угнетало агронома более всего. Всю дорогу он мучительно и упрямо думал над тем, как провести сев по своим, верным планам. Оказалось, что ничего нельзя было изменить — и по очень простой причине: для посева конопли, клевера и ржи нужны семена, а взять их негде.

Лузанов догадывался, какие мысли гложут агронома, и, считая себя немного виноватым перед ним за то, что без слов согласился с планом Верхорубова, не мог подобрать ключа для разговора. А поговорить надо было.

Нечастый лесок, подступивший к дороге справа, у братской могилы на Чертовом Яре, совсем поредел, и между деревцами маняще замигали огоньки Дядлова. Лузанов облегченно вздохнул.

— Кажется, подъезжаем. А ты чего насупился, едрена гать? — Насильно бодрясь, Лузанов ткнул локтем агронома. — Ай на исполком осердился? Напрасно. Мы с тобой к большому делу представлены, и ребячья обидчивость тут совсем ни к чему. В районе люди сидят башковитые, им виднее, как и что. Хоть и Верхорубов. Ты не гляди, что он такой сухоплюй, у него котел здорово варит. Слышал, как он выступает? У него все к месту. Хм.

— Раньше вы, Лука Дмитриевич, не так вроде говорили.

— Когда раньше?

— До председательства то есть.

— До председательства, дорогой мой Алексей Анисимович, я многого не понимал и что булькал, то по темноте своей.

В действительности же во взглядах Луки Дмитриевича не произошло никаких перемен. Он по-прежнему был убежден, что все то, что делается в колхозе по указанию района, делается неправильно, в ущерб артельному хозяйству. Однако взял себе за твердое правило ни в чем не перечить начальству, правдами и неправдами выслуживаться перед ним, приукрашивать свой колхоз — и все это для того, чтобы надежнее и крепче сидеть на председательском месте, которое близко к сердцу пришлось Луке Дмитриевичу. Любил он командовать людьми.

— Сейчас, Алексей Анисимович, дорогой мой, я стою близко к делу и все понимаю. Взять хотя бы ту же пшеницу. Засеять ею все наши поля — верно предложил Верхорубов. Убедил он меня. Чего это мы, в самом деле, как на теткином огороде, разведем разные посевы! Сей широким фронтом самую ударную культуру — пшеницу. Тут большая политика партии. Хм.

Лузанов по примеру Верхорубова теперь частенько в острых разговорах, когда угадывал свое положение, подбивал доводы политическим лозунгом. Пойди поспорь.

— Хлеб по хлебу сеять — ни молотить, ни веять, — с вызовом сказал Мостовой. — Вы же, Лука Дмитриевич, крестьянин…

Чувствуя, что Мостовой все-таки сорвется, чего не любил Лузанов, председатель хлопнул агронома по колену и всхохотнул:

— Верхорубов, Алексей Анисимович, напоследок велел пересказать тебе… Хм. Чтобы ты в присутствии председателя, при мне значит, вперед со словом не выступал. А то и верно — какая-то несуразица выходит. Председатель — голова всему тут, а говорит агроном. Будто я какой-то второстепенный. Что дело, то дело. Правильно подсказывает нам с тобой Иван Иванович.