Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Стало ещё светлее. Луна вот-вот прорвёт лёгкую паутину туч, нужно спешить. Забор невысокий, хозяин строил его не для гестапо. Пальцы стали непослушными, чужими, растопырились, как грабли, но ему всё-таки удалось сцепить колючую, злую проволоку. Теперь можно попробовать перелезть.

Протянул обе скованные руки и, цепляясь раздувшимися, как сосиски, пальцами, подбородком, разрывая в кровь кожу и не чувствуя боли, срываясь и вновь цепляясь, помогая себе плечами, коленками, носками разбитых ботинок, он одолел наконец забор. Тяжело, словно мешок с овсом, упал на землю, лицом вниз, но сознание не потерял.

Мгновение лежал, прислушиваясь, потом поднялся и пошёл. Мысль о том, что случилось невероятное, невозможное — он убежал из гестапо, шёл сейчас свободный по этой предрассветной пустынной дороге, дышал свежим вольным воздухом, — заставила ликующе и испуганно забиться сердце. Пройдёт какой-нибудь час или того меньше — и его хватятся в гестапо, если уже не хватились, и тогда… О том, что будет тогда, Шамрай приказал себе не думать. Об этом нельзя было думать. Но непокорная мысль напоминала о чёрной собаке Рексе, о его крепких, как стальные кинжалы, зубах. Где были собаки, когда он, Шамрай, перелезал через забор? Может, их повезли искать кого-то, рвать лютыми зубами, терзать…

Вдоль дороги, в кювете, бежал ручей. И Шамрай долго шёл по мелкой воде. Наклонялся к ручью, стоя чуть ли не по колено, и жадно пил холодную свежесть, и снова шёл.

Куда идти?

Просто идти вперёд, подальше от гестапо.

И он шёл и шёл. Небо прояснялось, тучи, гонимые утренним прохладным ветром, потеснились, разбегаясь в стороны, и освободили место для месяца, уже по-утреннему бледного и далёкого. Вместе с тучами медленно и лениво отступала темнота, оставляя на весенней слякотной дороге одинокого путника.

И одна мысль заставляла биться уставшее сердце Шамрая и переступать обессиленными, словно ватными ногами: «Ты должен идти, Роман, пока дышишь, идти вперёд, дальше от гестапо, от этого маленького домика в тихом городке, название которого ты так и не узнаешь в своей жизни». Уже на рассвете, когда луна растаяла у горизонта, будто тоненькая льдинка в тёплой воде, и на востоке зарозовело небо, Шамрай покачнулся и тяжко, всем телом, как солдат с простреленной грудью, упал на землю. Молодая поросль кустов охватила его и спрятала в своей зелени. Окровавленный, почти бездыханный, лежал он долго. Солнце двигалось к полудню, а Шамрай ничего не видел, не слышал, но всё-таки жил.

Хриплое дыхание вырывалось из груди, маленькие кровавые пузырьки, пенясь, лопались в уголках губ. Но дыхание постепенно выравнивалось, обморочность переходила в сон.

Потом кто-то приложил к его груди горячую иголку. Огромный, кроваво-красный, как сочная вишня, комар сидел на груди и пил кровь. Шамрай хотел пристукнуть его ладонью — бряцнула цепочка наручников, острой болью отозвалась в запястьях. Комар с победным звоном улетел, тяжело неся в воздухе своё прозрачное на солнце, кроваво-красное тело.

Шамрай взглянул на свои руки. Набухшие и почерневшие, они напоминали огромных раков с растопыренными негнущимися клешнями-пальцами. О том, чтобы пошевелить ими, страшно было и подумать. Стальные браслеты глубоко вонзились в отёчную кожу.

Когда-то он читал рассказ одного английского или американского писателя о преступнике, который убежал из полиции с кандалами на руках. Цепь была сделана из особой стали: чем старательней её распиливали, тем крепче она становилась. Потом, став сталеваром, Шам-рай познакомился с этой сталью — действительно, зёрна аустенита поддавались лишь специальной обработке. Но преступнику тогда было не до теории. Он долго бился, стараясь освободиться от своих оков, и, обессилев в бесполезной борьбе с наручниками, сдался, вернувшись в полицию. Мораль ясна: не вздумай бежать в кандалах из нашей стали, которая, разумеется, самая лучшая на свете. Все сразу: и мораль, и реклама.

Шамрай, не отрываясь, смотрел на свои руки, и ему казалось, будто они пухнут и чернеют прямо на глазах, а стальные браслеты впиваются всё глубже и глубже. Невозмутимо холодные, они теперь жгли лютым, беспощадным огнём. Долго такую боль не вытерпеть. Ещё день, два, и тогда начнётся гангрена. Пожалуй, поймёшь того преступника, вернувшегося в полицию… Но ты, Шамрай, не вернёшься. Значит, тебе остаётся только смерть.

Нет, неправда. Есть выход. Рискованный, но всё же выход: идти к людям. Неизвестно, кого ты встретишь, что это будут за люди, но всё равно нужно идти к ним. Из сотни, возможно, только один захочет тебе помочь, но и то хорошо, и то уже надежда. Умереть от гангрены или просто с голоду ты ещё успеешь. А пока идти к людям. Где они, эти люди?