Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

На перекрёстке — снова стрелка, указывающая: «Paris — 28». Что за наваждение? Прямо колдовство какое-то. Он целый день из всех сил стремился уйти подальше от Парижа, а город властно и неодолимо, как мощный магнит иголку, притягивал и притягивал его к себе.

А может, не стоит сопротивляться этой могучей силе? Может, следует пройти через сердце Парижа, как прошёл он через этот тихий сонный посёлок?

Нет, это далеко не одно и то же. Галя недаром предупреждала: лучшие кадры гестапо, которые ещё остались на Западе, работают в Париже.

Навстречу ему, вколачивая каблуки кованых сапог в плиты тротуара, шли два немца, ефрейтор и солдат. Лица весёлые, кобуры с острыми, похожими на кулак с вытянутым указательным пальцем парабеллумами застёгнуты. Значит, они никого не ищут, никого не ловят. У ефрейтора на серо-зелёном сукне хорошо сшитого мундира ленточка Железного креста и значок за зимнюю кампанию 1941 года. Побывал, выходит, под Москвой, на своей шкуре испытал, что за штука настоящая война, насилу ноги унёс, пожалуй, теперь счастлив, что служит во Франции. А солдат ещё совсем молодой, этакий розово-молочный немчик, с нежно-девичьим лицом и небесно-голубыми глазами, тоже, видно, счастлив и по той же причине. Они как пить дать схватят Романа просто так, от нечего делать, спросят, куда и зачем он идёт. А может, ещё не всё потеряно? Только не замедлять шаг, не обнаруживать тревоги…

Ефрейтор окинул Шамрая с ног до головы внимательным взглядом, всё оценил — нарукавную повязку, бритое лицо, спокойные усталые глаза. Если бы он знал, какой ценой давалось Роману это спокойствие.

Между ними плыла узенькая ленточка асфальта, которая Шамраю казалась смертельной пропастью. Солдат вопросительно взглянул на ефрейтора, но не увидел в его глазах ничего, кроме самодовольной уверенности: не может человек, который так преспокойно идёт по улице с повязкой на рукаве, быть беглым. Этот военнопленный добросовестно выполняет все правила. Скорей всего, он работает на соседней ферме. Хозяин послал его за чем-нибудь в село. Ничего особенного.

Немцы прошли, победно вбивая в каменные плиты ко-ваные каблуки своих сапог. Шамрай прибавил шагу. Чувство такое, словно только что прошёлся по лезвию ножа.

На краю посёлка, где узенькое шоссе вливалось в широкую бетонную магистраль, как в мощную реку ручеёк, белела стрелка: «Paris — 27».

У Шамрая прямо ноги подкосились от неожиданности. Просто сумасшествие какое-то! Сейчас он сделает проще, не будет сворачивать ни вправо, ни влево, а пойдёт в противоположную сторону, вот так: повернётся спиной к указателю и пойдёт. Нечего ему делать в Париже. Чего он там не видел?

Высокая тень с грохотом наехала на него: тяжёлая машина, нагруженная пустыми бочками из-под бензина, остановилась, как взмыленный конь.

— Алло, — послышалось из кабины, — в Париж?

Молодой весёлый парень высунулся из кабины. Даже немецкая оккупация не могла затуманить его белозубой жизнерадостной улыбки.

Гостеприимный жест руки — красноречивее слов.

Это была уже не случайность, а судьба. Она вела Романа по дорогам, всё более и более приближая к Парижу. Судьба подослала весёлого паренька-шофёра с грузовиком. Сопротивляться ей было просто невозможно и… не хотелось. Шамрай решительно ступил на высокую подножку.

— Садись, — весело предложил парень. Он чем-то напоминал молодого, бесшабашно игривого щенка, неопытного и потому отчаянно смелого. Казалось, парень готов был саму смерть поймать за хвост, если, конечно, тот у неё нашёлся бы. Уши у него были большие и нескладно, совсем по-детски, оттопыривались в стороны, длинный нос с горбинкой морщился в усмешке.

Шамрай сел в кабину, оглянулся. На щитке, рядом с кнопкой, наклеена вырезанная из журнала цветная иллюстрация — полногрудая обнажённая красавица смотрела на Шамрая большими синими глазами.

Парень, уловив взгляд Шамрая, засмеялся.

— Ничего себе трюк, а? — сказал он.

Шамрай сначала не понял. Но вскоре уяснил себе, что парень все случаи на свете определяет одним, имеющим бесконечное количество оттенков словом «трюк». Это и облегчало и одновременно усложняло беседу.

— Куда ты идёшь? — поблёскивая озорными глазами, спросил француз.

— Теперь в Париж… Говори медленнее. Тогда я тебя, может быть, пойму.

— Хорошо. Куда же ты идёшь? — на этот раз по слогам произнёс шофёр. — Неужели сбежал из лагеря? Вот это номерочек отколол, ничего не скажешь! — засмеялся шофёр, даже закачавшись от восторга.