Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Взглянул на Оксану и осёкся. Откуда страдание на её лице? Почему исчезла белозубая, солнечная улыбка? Разве жить вместе — не радость, не счастье?

— Ты хочешь, чтобы я ушла от мужа?

О чём она говорит?

— Конечно. Как же иначе?

— Разве мы с тобой не счастливы?

— Счастливы? Бесконечно счастливы. Ты — первое, настоящее счастье, которое выпало на мою долю. И теперь я хочу, чтоб оно было не краденым, а честным, полным. Чтобы мы с тобой не прятались, а свободно ходили. куда угодно и когда угодно — в театр, в ресторан, в гости. Чтобы у нас была семья и были дети.

Оксана встала с кресла, прошлась по комнате. Лука смотрел на неё встревоженно.

— Дети, — наконец проговорила она, — в том-то и дело, что дети…

— Мы возьмём Марину с собой, — сказал Лука, волнуясь.

— Марине двенадцать лет, — медленно вымолвила Оксана. — Она уже взрослый человек. Она очень любит своего отца.

— Значит…

— Пойми меня. Я люблю тебя и согласна пойти за тобой хоть на край света, а не только в твою удобную и тёплую квартиру. О Хоменко я не думаю, я его не люблю, и он не муж мне… если уж говорить откровенно. Но на свете есть Маринка, и это единственный человек, которому я не способна причинить хоть малейшее горе. Не сердись на меня, я знаю, какую тебе причиняю боль, но всё останется по-старому…

— Значит, Маринку ты огорчить не можешь, а у меня вырвать душу? На это ты способна?

Слова прозвучали отчаянно.

— Если хочешь знать — да. Она моя дочь, и я ей мать…

Лука сидел на тахте, и свет, туманясь, медленно плыл перед его глазами. Значит, пропали его мечты. Такие надёжные, они оказались всего лишь мыльными пузырями, большими, разукрашенными всеми цветами радуги. Лопнул пузырь, как только коснулась его реальная жизнь, даже мокрого места не осталось… Голос Оксаны долетал до него странно тихим, будто меж ними пролегла пропасть.

— Поставь себя на моё место, хоть на минуту. Представь, что у тебя есть сын, и ты хочешь отнять его, пусть не у любимой, но всё-таки матери…

Лука не мог этого понять и представить, сейчас ему хотелось только кричать от неожиданного и мучительного горя.

— Что же делать? Что же делать?

— Оставить всё, как есть. Мы с тобой счастливы?

— Да, счастливы.

— Так давай же возьмём от этого счастья всё, что так щедро подарила нам судьба.

— Мне надоела эта Марьяна Васильевна…

— Что она сделала тебе, кроме добра? — удивилась Оксана.

— Прости, я не прав. Как ты не понимаешь…

— Я всё хорошо понимаю, но пойми и ты, мне больно говорить тебе всё это. Невыносимо больно.

— Нам так хорошо было бы там… Она такая хорошая, моя комната.

— Мы сегодня же отпразднуем твоё новоселье. — Оксана попробовала улыбнуться.

— Хорошо, мы отпразднуем сегодня, — покорно согласился Лука, но в голосе его не было радости.

И снова потянулись недели, складываясь в месяцы, годы. И всё это время самым неприятным днём для Оксаны была суббота, когда Лука не принадлежал ей. Она это чувствовала, сердцем чувствовала его растущее отчуждение. Нет, внешне он оставался тем же — ласковым, преданным, послушным, но в душе его просыпалась независимость: он делал то, что хотел, поступал так, как считал нужным. Конечно, было бы. несправедливо, может, даже жестоко требовать от Луки полной покорности. Оксана это понимала, умом понимала, но сердцем… И хотя знала, что Лука идёт не на свидание с другой женщиной, а потому о ревности не может быть и речи, ничего поделать с собой не могла. Да, говорила она себе, у Луки есть искалеченный войной отец, к которому совсем не часто, всего один раз в неделю ходит сын. Но именно в этот день Лука был свободен от её, пусть сладкой, радостной, но всё-таки власти… Думать об этом было неприятно.

Так рядом с любовью родились раздражение и едва заметная, спрятанная на дне сердца, как маленькая ядовитая змея, жестокость.

Оксана не могла понять самоё себя. Откуда такое чувство? Ведь Лука самозабвенно любит её, бросится в пропасть — скажи только слово… Что ещё нужно? А нужно, чтобы в субботу в четыре часа он был с нею, чтобы всегда для неё был свободен, чтобы не было минуты. когда он, с трудом выдавливая из себя напряжёнными, жёсткими губами, произносил: «Нет, я не могу, я занят».

Однажды она решила посмотреть на госпиталь, который имел такую огромную власть над её любимым. Это было летом. Шёл уже четвёртый год с того новогоднего вечера, когда они познакомились. Странно, почему она тогда с первого взгляда всё решила? Что почувствовала, что распознала в этом парне, в его худощавом, с крупными чертами, может, не очень красивом, но, бесспорно, выразительном лице?