Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Шамрай, — сказал Колосов, — вы и Ганковский остаётесь здесь и прикрываете наше отступление. Другого выхода нет. Понимаешь? На вас одна надежда. Минут через пятнадцать — отходите…

— Часов нет…

— Приблизительно.

— Есть, отходить через пятнадцать минут.

Роман Шамрай отлично знал, что означал для него и Ганковского приказ командира. Это единственно верное решение. Двое остаются, прикрывая отступление остальных. Смерть двоих обеспечивает жизнь многим. А смерть в бою — лёгкая смерть. На месте Колосова он, Роман, поступил бы так же. Теперь нужно думать не о том, как уцелеть, а о том, как лучше выполнить приказ.

— Ганковский, занимай позицию с той стороны улицы.

— Есть.

— Я останусь здесь. Велосипеды наши за забором.

— Едва ли они пригодятся нам теперь, — сказал с сомнением Ганковский.

— Пригодятся. Ещё как пригодятся!

Шамрай оглянулся, чтобы проститься с ребятами, но что-то кричавший ему Колосов с остальными бойцами были уже далеко. Вот их неясные тени мелькнули в конце улицы. Скорей бы опало это проклятое зарево пожара. Такая иллюминация, как на рождественской ёлке. Всё видно, точно на ладони. Ну, хорошо, пятнадцать минут — время короткое. Может, и выдержим…

— Ганковский, как?

— Порядок, — донеслось с другой стороны улицы.

— Я дам сигнал, когда отходить.

— Ясно.

Теперь они остались вдвоём в центре освещённого пожаром города. Их улица вливалась в шоссе, которое вело к шахте «Сан-маре». Здесь, именно здесь, они должны задержать немцев на пятнадцать минут. Задержать во что бы то ни стало.

Терран вдруг притаился, затих, но тишина эта обманчива. В каждом доме есть люди, и, конечно, никто не спит в такую ночь. Куда Робер Коше повёл своих товарищей? Всё будет хорошо: они на свободе. И это главное. Среди них была беленькая, совсем юная девушка, почти девочка. Лет четырнадцати, не больше. Неужели и она боролась против фашистов?

— Машина, — послышался с другой стороны улицы голос Ганковского.

Гудение мотора, возникшее где-то возле горящего здания гестапо, приближалось. Машина, по всей видимости, повернула на их улицу.

Автомобиль появился из-за угла, словно чёрный бугай, освещённый багряным заревом. Двое автоматчиков лежали на крыльях, выставив перед собой оружие, как острые рога.

Ганковский ударил первым. Автоматчики попадали на землю, живые ли, мёртвые — не поймёшь. А вот шофёр убит, это уж наверняка. Машина прошла метров десять и остановилась. Из кузова, как горох, посыпались на землю солдаты. Теперь Шамрай вступил в бой. Автомат задрожал в его руках, как живое существо. Два бойца, конечно, надолго не задержат взвод солдат. Время измеряется каплями пролитой вражеской крови. Этих капель должно быть как можно больше…

Первый удар гестаповцы обрушили на Ганковского. Умело, по всем правилам военной науки, окружали они квартал, намереваясь взять партизана живым.

Шамрай спутал все их карты. Именно тогда, когда немцы собрались броситься в атаку, снова прозвучала его очередь. Один солдат клюнул носом в землю и остался лежать, других как ветром сдуло.

Но замолчал автомат Ганковского.

— Ганковский, жив? — с тревогой спросил Шамрай.

— Попали, сволочи… — послышалось в ответ.

— Держаться можешь?

— Пока могу… Ты отходи.

— Нет, рано. Пятнадцать минут не прошло.

— Прошло. Иди…

— Ганковский!

Молчание воцарилось на той стороне улицы.

Дымные тучи надвинулись, заволокли пожарище и луну. Чёрная пелена заколыхалась над Терраном, И тишина. Тишина перед грозой, перед смертью. Теперь, пожалуй, можно отходить.

А может, жив Ганковский? Шамрай перебежал улицу, упал на землю. Партизан лежал мёртвый. Лицо тёмное, еле различимое в неровных багровых вспышках пожара. Глаза закрыты.

— Ганковский!

Молчание.

— Прощай, друг!

А теперь нужно отходить. Пятнадцать минут прошли. А куда отходить, на шоссе? Там прямой путь к «Сан-маре». А если шоссе перекрыто? Немцы могли блокировать его прежде всего. Тогда не лучше ли запутать след, обойти шоссе стороной.

Шамрай завернул за угол и увидел чёрные буквы на бело-розовой в отблесках пожара табличке: «Rue de Bordeuaux» — «улица Бордо».

На мгновение остановился, поражённый: где-то здесь, совсем недалеко, живёт Жаклин. Она, конечно, не спит в эту тревожную ночь…

«37» — бросился ему в глаза номер на доме, возле которого он стоял. До Жаклин совсем недалеко, всего несколько домов, квартала два-три, не больше. Нет, никогда, видно, не дойдёт уже до дома под номером девять Роман Шамрай.