Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)

— Всё отдам, ничего не надо мне одной! Кошму только и оставлю, и одеяло… Нет! Халата старого достаточно! Раз нет Чопана со мной… Ох, если б моя воля! Всё бы, что тут есть, продала, подарила, только бы вернулся он, Чопан мой! Или бы ему отправила…

И она упала на ковёр, забылась, точно в обмороке. Но вдруг подняла голову. Рывком сбросила с себя борык, закинула на шкаф. Сама приподнялась и села, прислонившись боком к шкафу. Расплелись её тёмные косы, упали на ковёр. К чему их заплетать, укладывать старательно? Кому любоваться ими? Огульдженнет схватила ножницы… Остричь сейчас же! Но тут же одёрнула себя, ножницы отбросила. Выпрямилась и начала- заплетать распустившиеся косы. Мягкими прядями волос проворно играли её гибкие пальчики.

К концу близилась война. Каждый день наша армия освобождала от фашистов по нескольку городов. Но тем больше выдержки требовалось от тех, кто работал в тылу.

Жители села Иртык, кажется, отдали в фонд обороны уже все свои сбережения, все драгоценные вещи. Когда собирали урожай, чуть ли не всё зерно сдавали, себе оставляя самую малость. Не хватало еды в многодетных семьях. И мужчин-кормильцев уже почти ни в одной семье не осталось. Только с фронта возвратилось несколько раненых — калек, не способных трудиться.

Ни одного письма так и не пришло больше от Чопана.

Хайдар-ага и Атак тоже редко писали.

…Как-то раз, уже в конце лета, в один из душных вечеров, когда стоит в природе тишина, лишь надоедливые комары звенят, по улице, приближаясь к дому Хайдара, двигался не то человек, не то вьючное животное с тяжёлым, громадных размеров, грузом. Только и видно было ползущую по земле копну хвороста и сухой колючки, стянутую верёвкой. С трудом, приглядевшись, всё же можно было различить, что груз этот на спине у человека, у женщины. Она шагала, согнувшись в три погибели, то и дело смахивая тыльной стороной ладони обильный пот с лица.

В этот час Боссан-эдже, как обычно, сидела перед входом в кибитку с девочками — дочерьми Атака. Старуха, занятая рукоделием, повторяла про себя одни и те же слова: «Чопан, сыночек! Хоть бы ты вернулся! Хоть бы весточка от тебя дошла!..» Девочки играли кто во что, и наконец старшая, Энеш, спросила бабушку:

— А правда, что сегодня придёт тётя Огульдженнет?

— Правда, — кивнула Боссан. — И твоя мама тоже. Да что-то запаздывают они.

В эту горячую пору, когда на полях завершалась уборка урожая, колхоз уже начал выдавать на трудодни зерно, правда, понемногу. Сверх того всем работающим в поле варили на стане кашу. Огульдженнет этой кашей довольствовалась, а свою долю зерна отправляла домой. Одной старухе бы хватило, но были и детишки… Правда, после ухода Атака в армию оставалась корова, несколько овец. Но весь скот Оразгюль успела распродать и деньги издержать. А теперь от неё можно было слышать что ни день одно и то же.

— Не хотите мне помочь! — набрасывалась она то на свекровь, то на младшую невестку. — Дети мои вам поперёк горла!..

— Шла бы ты работать в колхоз, — миролюбиво советовала ей Боссан-эдже. — Такие же, как ты, женщины, вон, по две нормы выполняют.

Но Оразгюль только отмахивалась. Наконец дошло до крупной размолвки. Дело было вот в чём. У Огульдженнет до последнего времени оставались два позолоченных браслета. Она выпросила их у своей матери Айсоны: дай, мол, их мне, а когда Чопан вернётся, я тебе их стоимость вдвойне возмещу. Мать согласилась и и отдала браслеты. А Огульдженнет решила оба браслета, как и все остальные украшения, отдать в фонд обороны. Пронюхав об этом, её стала донимать Оразгюль:

— Отдай их лучше мне. Как раз я свела знакомство с колхозным кладовщиком. Ему они обязательно понравятся. Ну, а он за каждый браслет по два пудика зерна отвалит нам, будь уверена…

Огульдженнет, однако, на эти уговоры всё не поддавалась. Не раз и не два приставала к ней старшая не-вестка и наконец потеряла терпение. Вытолкнула из дому своих детей, закричала во весь двор:

— Идите, куда глаза глядят! С голоду подыхайте!.. Всё равно некому вас тут кормить.

Сама собрала кое-какие пожитки, дверью хлопнула и отправилась в дом к своим родителям. Вконец огорчила бедную Боссан-эдже, да что поделаешь? Та сообщила о случившемся младшей невестке и на сегодня ждала её прихода. Тут и Оразгюль передала, что ей как будто удалось выпросить у старшего брата — он был инвалидом, и на войну его не взяли, — немного зерна и что, мол, пусть ожидают её к вечеру домой.

Старуха обо всём этом не говорила детям, но те и так догадывались, что среди старших в семье что-то неладное творится.