Виктор Савин - Чарусские лесорубы

Будущая жизнь представлялась Борису Лавровичу необыкновенно интересной, потому что всюду рядом с собой он видел Лизу — красивую и мужественную девушку. Он о такой мечтал всю жизнь, такую искал… И нашел!

За стеной громко прозвенел будильник. Кто-то загремел ведрами, кто-то бросил дрова возле печки в коридоре, почти беспрерывно захлопали двери барака.

Наступило утро.

— Ну, Сергей, берегись! — сказал Николай Гущин, входя в избу.

Сергей сидел за столом и читал «Повесть о настоящем человеке». Нехотя оторвавшись от книги, он глянул на часы, лежащие тут же, возле керосиновой лампы. Время было позднее — без четверти двенадцать.

— Кого мне беречься? — спросил он рассеянно.

Гущин взял стоявший возле порога голик, обмел снег с валенок, сложил в шапку рукавицы, бросил ее на приступок возле печки и, пройдя в передний угол, к столу, сел рядом с Ермаковым.

— Медникова-то с Епифаном нас на соревнование вызвали.

— Когда? Где?

— Да вот сейчас. Я только что с Новинки. Пошел на танцы, а оказался на собрании. Обсуждали решение партии и правительства о лесозаготовках… Медникова взяла обязательства и вызвала нас от имени всей бригады Мохова.

— А ты что ответил?

— Я? Я сделался ниже травы, тише воды! Спрятался за спиной у девчат и боялся выглянуть. Думаю, вдруг вытащат к столу. Разве я могу сам решать такой вопрос без тебя?

— Ты разве не член нашей бригады? Ты так же отвечаешь за бригаду, как и я.

— Признаться тебе, Сергей, я немного растерялся. Кабы из мужиков кто вызвал — ответил бы. А то ведь вызывал вон кто…

— Твоя любимая, о которой ты вздыхаешь, а при встречах с ней немеешь!

— А как с ними, в самом деле, соревноваться? — оправдывался Гущин. — Они и сейчас нас бьют, а заключи с ними договор — совсем запинают. Стыда потом не оберешься. Лиза и так нос задирает.

— Эх, Николай, Николай! Человек ты вроде взрослый, а выходки у тебя мальчишеские. Где так храбришься, а тут струсил. Надо было встать и сказать от всей нашей бригады: «Вызов принимаем». Ведь дело не в том, что кто-то кого-то побьет. В соревновании люди растут, крепнут…

— Не сообразил я этого, Сергей.

— Ну, ладно. Мы это дело исправим…

Гущин ушел. Ермаков погасил лампу, лег спать.

В шесть часов утра он был уже на ногах. Мать встала еще раньше, растопила русскую печь. Сухие еловые дрова горели весело: трещали, щелкали, будто в печь были накиданы патроны, которые время от времени взрывались.

— Мама, скоро там завтрак? — спросил Сергей, садясь за стол.

— Куда это ты в такую рань?

— За мной вот-вот Гущин зайдет. Надо в делянку пораньше.

— Что у вас там такое? Собрание, что ли, назначено? Зачем вчера заходил Колька-то?

— Дело, мама, большое заваривается! Нас вызвали на соревнование Мохов с Медниковой.

— С какой Медниковой? Уж не той ли, что в бурю заставляла парней валить лес?

— С нею, мама!

— Так она хочет, чтобы ты работал сломя голову? Ишь, какая выскочка! Не связывайся с ней. Подумаешь, баба начинает мужиков на соревнование вызывать. Раньше бабы только и знали детей рожать, а теперь, гляди-ко, верховодить начинают… И что ей надо, этой Медниковой, перед кем она хочет выпялиться?

— Ни перед кем, мама. Леса больше надо. Вот они с Моховым и стараются. Хотят, чтобы все подтянулись.

— Да ведь тебя не переговоришь, своебышного!

Мать кинулась к печи, где у нее что-то поплыло из котла.

С улицы раздался стук в окно.

— Сейчас, Николай, сейчас! — отозвался Сергей.

Немного погодя Ермаков и Гущин отправились в Новинку. Было темно, луна скрылась, а рассвет еще не наступил. Дорога лежала желобом в густом заснеженном лесу. Прибитый снежок похрупывал под ногами. Шли молча, гуськом: впереди Николай, Позади Сергей. Почти перед самой Новинкой Гущин вдруг остановился и шепнул:

— Сережка, волк!

— Где? — так же тихо спросил Ермаков.

— Вон впереди, на дороге сидит.

— Пенек, наверно.

— Какой тебе пенек? Я вчера тут шел — никакого пенька не было… Смотри, смотри, подальше возле елки второй сидит.

— У тебя спички есть? — шепнул Ермаков.

— Ну, есть.

— Доставай спички и пойдем. Если волки, зажигай и смело иди, все равно убегут. Они боятся огня.

Потряхивая коробкой со спичками, Гущин сказал:

— На, возьми, Сережка. Иди сам вперед.

— Струсил?

— Я не струсил, но… боязно.

Ермаков засунул рукавицы за пазуху, взял спички и пошел вперед. Волки сидели неподвижно. До них было совсем недалеко. Ермаков хотел уже посмеяться над трусостью товарища, принявшего пеньки за волков. Но в это время один из хищников встал, сошел с дороги и сел на сугробе. У Ермакова заходили по спине мурашки, волосы под шапкой вздыбились. Он оглянулся назад на дорогу — ни души. Народ из Сотого квартала пойдет на работу позже. Сергей пожалел, что не взял железную трость, которую брал с собой, когда ходил один… Как быть? Ведь не стоять же тут на дороге перед волками? Набравшись мужества, он шагнул вперед. Тоненькая спичка вспыхнула в его руке, от света порозовели пальцы, а звери продолжали спокойно сидеть возле дороги. Спички стали вспыхивать одна за другой. До волков уже оставалось шагов десять-пятнадцать. А тут, второпях, Ермаков нечаянно спалил сразу всю коробку со спичками.