Виктор Савин - Чарусские лесорубы

— Даша!

— Ну?

— Я схожу к Зырянову, а потом приду к тебе чай пить.

— Куда-а? — спросила Цветкова, повернув к Богданову заплаканное лицо.

— К замполиту Зырянову. Дело у меня к нему важное. Квартира вроде для меня наклевывается. Велел зайти. И о курорте что-то говорил — дескать, нервы мои требуют особого лечения. Ты меня проводишь к нему?

— Провожу.

— А ты чего, Даша, плачешь?

— Так. Идет снег, опять зима…

Встретившись за дверью с Шишигиным, Богданов пригрозил ему пальцем и сказал, показывая на дверь каморки:

— Чтоб больше там ноги твоей не было!

Шишигин заморгал глазами.

— А почему?

— А потому!

Шишигин отшатнулся, увидев перед собой огромный кулак Харитона.

— Айда, подстригать меня будешь! — сказал Богданов примирительно.

Достав из своего сундучка ножницы и красную расческу из пластмассы, он вручил их Шишигину, накинул на плечи простыню и сел на табуретку под электрической лампой.

— Как тебя корнать-то? — приготовясь, пощелкивая ножницами, спросил Шишигин. — Под первый номер, что ли?

— Я тебе дам под первый! Что я, арестант какой? Подстригай, чтобы на человека походил, а не на барана.

— Под польку?

— Хоть под польку, хоть как, только, чтобы хорошо было… Дай-ка я погляжусь в зеркало!

Шишигин принес осколок.

Разглядывая свои торчащие в разные стороны волосы, Богданов говорил, показывая пальцем:

— Сзади до макушки убирай все. За ушами тоже выстригай. А с висками — осторожно: и много не срезай, и лишнего не оставляй… Ну, валяй!

Работал Шишигин с увлечением, у него все было в ходу: и обе руки, и язык, который он выставлял и переваливал из стороны в сторону, и голова, которую он наклонял то на один бок, то на другой. Ножницы блестели в его руке и пели тоненьким металлическим голоском: тивить-вить-вить.

Вокруг парикмахера и его клиента собралось чуть не все общежитие. Сначала люди стояли молча, потом стали делать Шишигину замечания: здесь надо срезать еще, а здесь выхватил лишку, тут сделал ступеньками. Шишигин начал нервничать, огрызаться, тогда его стали поднимать на смех, передразнивать: выставлять язык, вертеть головой. Богданов помалкивал, потом нахмурился, сверкнул белками, огромные кисти рук, лежавшие на коленях, начали мять штанины. Люди поняли, чем это может кончиться и, опасливо поглядывая на руки Харитона, поспешили разойтись.

Богданов побрился, надел клетчатую рубашку, выглаженный костюм, погляделся в зеркало, попросил у одного паренька из бригады одеколона, смочил волосы, побрызгал на пиджак, надел фуфайку и пошел к Цветковой.

Ее каморка стала неузнаваемой: на только что вымытом полу лежали чистые, пестрые половики. На столе появилась связанная из гаруса скатерть, на окнах накрахмаленные тюлевые шторы, на вздыбленной пышной кровати фабричное, с голубыми и синими цветами покрывало, из-под которого торчали кружевные подзоры. Сама Цветкова была в бордовом платье, расшитом на груди цветными шелковыми нитками, туго обтягивавшем ее кругленькую фигурку.

— Ты уже? — сказала она, засуетившись, подавая Богданову табуретку. — Я сейчас, сейчас, только волосы приберу.

Подойдя к небольшому зеркалу, висевшему в простенке, она раскинула свои желтоватые, свитые в жгуты волосы, склонила голову на бок и, поглядывая на Богданова, начала их расчесывать. Харитон сидел возле очага, подтянутый и торжественный, придерживая на коленке шапку; смотрел на Дарью с удивлением, как будто соображая: что это за женщина, и почему он сидит у нее?

Причесавшись, она подошла к Богданову, встала перед ним, смущенная, взволнованная, и сказала, одергивая рукава платья:

— Я готова! Пойдем.

У него явилось желание взять ее за руки, притянуть к себе поближе, но не осмелился; встал, напялил шапку на уши и проговорил:

— Покажешь мне, Даша, где замполит Зырянов на квартире остановился.

Пока Цветкова надевала пальто, закрывала свою каморку на замок, он стоял в сторонке. Мимо по коридору проходили его товарищи, недоуменно поглядывающие на него и Цветкову.

На улице была зима. Хлопья снега падали на лицо, за воротник. Снег шапками лежал на пеньках, длинными полосками на бревнах, покрывал дома, землю, лес. Было холодно и зябко. И нигде не видно на улице живой души. Все забрались в избушки, в общежития, где ярко горят электрические огни, где весело топятся очаги и железные печки. Дарья легко шла вдоль улицы мимо больших освещенных домов. Харитон следовал за ней. Она несколько раз останавливалась, поджидая, пока он поравняется с нею, чтобы идти вместе, рядышком, но Богданов никак не догадывался, чего она хочет, и все отставал. Ведь он отвык уже от женщин. С Аксюшей он гулял давным-давно. Это была своя деревенская девушка. Они знали друг друга, понимали один другого без слов и делали так, как подсказывало сердце. Тогда они были молоды, жизнь казалась простой, светлой, не приходилось выдумывать, как вести себя. А теперь — и годы не те, и чувства не те, и людей встречаешь чужих, незнакомых. У каждого свой характер, своя жизнь, своя судьба. Трудно Харитону понять, как вести себя с Дарьей Цветковой! Ведь он ее ценит, уважает. Кабы не обидеть чем женщину!