Виктор Савин - Чарусские лесорубы

— Мотоцики-цики-цики!

Мотоциклисты подъехали к общежитию колхозников и остановились. Из соседних домов к ним выходили парни и девушки.

— Купили? — спрашивали и по-хозяйски оглядывали машины, ощупывали, интересуясь маркой, мощностью, ценой.

Вышла и Лиза Медникова. Обратилась к высокому парню в полушубке:

— Поздравляю, Коноплев! С покупкой!

— Спасибо, дорогая, спасибо! — Он вынул из кармана сверток, небольшой, продолговатый, и передал Медниковой. — Ваше поручение тоже выполнил.

— Спасибо! Вот вы и добились своего.

— Теперь можно и домой, в «Новую жизнь», — веселый и довольный, сказал парень.

— Мы еще поработаем, Владимир, и в лесу, и в новом клубе. Теперь и я запишусь к вам в драмкружок.

— А в Сотый квартал кто будет бегать? — подмигнул парень.

— Теперь не побегу. Ермаков решил переезжать на Новинку. Долго ли ему перевезти избушку из Сотого квартала.

— Хочешь, Лиза, прокатиться? Садись!

— А ты не уронишь меня?

— Ну, что ты! Я на такой машине всю войну ездил, а под конец по Берлину гарцевал… А это, — кивнул он на парней с покупками, — все мои ученики. Я их в колхозе в кружке ДОСААФ обучил.

Коноплев сел за руль, Лиза примостилась на багажник, остальные парни тоже посадили к себе девчат и помчались вдоль улицы вслед за Коноплевым, обгоняя пару пестрых волов, медленно двигавшихся с возом.

На воловьей упряжке тоже ехала парочка: Синько управлял быками, шел возле короба, накрытого рогожками, а Торокина стояла на запятках саней.

— Ты мне купи таку штуку, — сказал Григорий, показывая кнутовищем на мотоциклы.

— Зачем она тебе? — спросила Панька.

— Кататься буду.

— Еще упадешь, разобьешься.

— Ни, не разибьюсь, тилько купи.

— А если куплю, ты от меня никуда не уйдешь?

— Ни, ни, Панько! Купи, теперь у тебя карбованцив много. Ты дуже хорошо стала работать.

— Если ты меня, Гриша, будешь любить, Никуда не побежишь, то куплю тебе эту машину. Только ты, смотри, не обманывай, люби… Я ведь думала, ты совсем меня бросил.

— Ни, Панько, ни! То брехня, що я будто в столовци с поварихой знюхавси. Я ночами робив, тики никому не показывал, що зробив. Ты же бачила?

— Ну, ну, Гриша. Я же не сержусь.

Синько взмахнул кнутом и прикрикнул на волов:

— Н-но, быдло! Цоб!

Быки свернули с дороги и стали подниматься на холм к нарядному, как на картинке, клубу. С горки по обе стороны широкой деревянной лестницы катались на санках ребятишки. Они быстро приспособились к новой обстановке и были довольнешеньки: под горку съедут, а в горку поднимаются по лестнице, неся санки под мышкой.

Объехав кругом клуба, Синько остановил своих «рысаков» у парадного крыльца, где толпилось немало праздного народа.

— Пиво привез? — спрашивали его.

— Горилку вам привез!

Синько сдернул с высокого воза рогожи. В толпе прошел гул: кто-то ахнул от удивления, кто-то вскрикнул от испуга, кто-то пошел к возу, кто-то шарахнулся прочь. На возу, подняв когтистые лапы, стояли два бурых медведя, вылепленных из глины, — лохматые, страшные, со злыми глазами, точно живые.

— Идить, помогайте! — обратился Синько к собравшимся, подставляя плечо под бок медведю.

Помощников нашлось порядочно. Медведи были выгружены и поставлены по бокам крыльца на специальных постаментах, приготовленных для бетонных ваз. Медведи пришлись как раз к месту: они украсили вход в клуб да и все здание, которое теперь выглядело еще краше. Казалось, что звери сами прибежали из леса и встали напоказ всем.

Весть о медведях, сделанных Синько, скоро облетела Новинку, и к клубу началось новое паломничество.

А вечером в нем состоялся слет передовиков производства всего Чарусского леспромхоза. К флагу на пригорке лесозаготовители съезжались на лошадях, на грузовых автомашинах и на мотоциклах; к началу слета у крыльца выстроилось в ряд до десятка стальных рысаков; крайняя машина с люлькой принадлежала мотористу бензопилы Хрисанфову. Он приехал из Мохового вместе с женой, белобрысой полной женщиной, разодетой в цветастые шелка.

В клубе пряно пахло свежей сосной и пихтой. Гости расхаживали по залу, по уютно прибранным комнатам и удивлялись: когда же новинцы успели «сгрохать» такую домину и оборудовать даже лучше, чем Чарусский клуб.

Нина Андреевна Багрянцева отвела Фетиса Федоровича в сторонку и, держа его за пуговицу пиджака, говорила:

— Вы знаете, на Моховом у нас такая глушь. Все переплелось: и новое, и старое. Люди празднуют и наши советские праздники, и свои религиозные. А сколько всевозможных предрассудков, суеверий! Пожилые женщины рассказывают, где у них живут домовые, в каком месте водятся лешие; есть там в лесу старый заброшенный лесорубовский барак, так все уверяют, что там поселилась кикимора. Ну, просто ужасно! Поразительные контрасты: с одной стороны, передовые люди, замечательная техника, радиоприемники, мотоциклы, с другой — глубокая старина, вера во всевозможные приметы, во всякую нечисть. И при всем этом на Моховом даже нет приличного красного уголка, никакой самодеятельности. Когда я там читала первую лекцию о строении вселенной, так на нее пришли только конторские служащие да Хрисанфов с женой и больше никого, если не считать моего мужа. Не пришли даже коммунисты.