Николай Асанов - Открыватели дорог

— С Борисом Петровичем разговаривает, — неохотно ответил Чеботарев. — Но я думаю, он ее быстро направит в ту сторону, откуда она прилетела, — оживленно добавил он, вспомнив, что у Колыванова был довольно решительный тон.

— Ну, это дело не наше, — спокойно заметил Лундин, разрубая поданных Чеботаревым птиц на части, как бы подчеркивая, что он готов накормить каждого гостя.

Чеботарев вздохнул, ему теперь было жалко для гостьи даже огня, не только птицы, вкус которой он уже как будто ощущал на языке. Лундин заметил этот вздох и добродушно сказал:

— А ты не жадничай на птицу. Птица — пища легкая. У меня в сумке есть кусок сальца, хватит не на одну заправку.

Он бросил дичину в котел, поднялся с колен, аккуратно отряхивая песок и хвою, налипшие на штаны, снял шапку и с достоинством сказал:

— Мир доро́гой, Екатерина Андреевна! Пожалуйте к огню, у огня и думы светлее…

Чеботарев протер глаза от едкого дыма и оглянулся, заранее враждебный к гостье. Но гостья спокойно улыбалась ему, как и охотнику. Колыванов стоял за нею, тихий и мирный, и даже Чеботареву было трудно различить, что спокойствие это отличается от того доброго покоя, который так нравился Чеботареву.

— Ну как, Семен, ужин готов? — спросил Колыванов. — Теперь придется готовить на четверых, — он словно нарочно повторил слова Чеботарева. — Екатерина Андреевна будет вести с нами нивелировку трассы. С Чеботаревым вы, кажется, знакомы, Екатерина Андреевна? Ну и отлично, — одобрил он ее утвердительный ответ.

— Что ж, в лесу чем люднее, тем от волков безопасней, — засмеялся веселым хрипловатым смешком Лундин. — Дорога только трудная. Зато в большой дороге и мысли большие! — с каким-то странным ударением сказал он. — Садитесь поближе, товарищ Баженова, тепло, говорят, костей не ломит…

Колыванов сам подвинул охапку пихтовых ветвей к огню. Лундин пошевелил костерок, чтобы он грел сильнее. Теперь и Чеботарев не мог больше сохранять своего неприступного недоброжелательства и немедленно подал Баженовой чашку и ложку, положил нарезанный хлеб поближе к ней и налил жирного супу ей первой. Пар, поднимавшийся из чашки, что стояла на коленях женщины, застлал ее лицо, но Чеботарев заметил все-таки на нем недобрую усмешку.

Екатерина Андреевна и сама не представляла, как она поступит, когда увидит Колыванова.

То ей хотелось пройти с самолета прямо в его дом, выплакаться на груди его матери, — она добрая, все поймет! — и там дождаться, когда Борис вернется… Ведь дома-то и стены помогают! — он так часто повторял это уральское присловье.

Но такая встреча была бы похожа на просьбу о прощении, а ее гордая душа даже и в самом трудном случае не вынесла бы унижения.

Потом она начинала думать, что лучше пройти в контору, спокойно предъявить Колыванову свое командировочное удостоверение и посмотреть, как сложатся их дальнейшие отношения. Если он пригласит ее домой, что ж, тогда мир! А заключение мира всегда приводит к обоюдному прощению. Если же он будет холоден, как на совещании у Тулумбасова, тогда она станет работать рядом с ним, и, может быть, он со временем поймет, как страстно ждет она прощения.

Но при воспоминании о том, как неестественно гордо держался Колыванов на заседании, как не пожелал ответить на ее зов, кровь бросалась в лицо, ей становилось жарко и тревожно, и она вдруг начинала думать о том, что поступила неправильно: не надо было ехать к нему…

А самолет гудел и гудел, уши заложило, потом это ощущение вязкости прошло, но началась качка, и ей становилось все хуже. Тут летчик повернулся к ней, сказал: «Красногорск!» — и ткнул пальцем вниз. За плексигласовым окном кабины и в самом деле лежал город, но Екатерина Андреевна заметила еще нечто, чего не увидел летчик. По таежной дороге на восток из города шли люди. Они шли отдельными группами, и между этими отрядиками было большое расстояние, — значит, вышли в разное время. И она поняла: Колыванов уже получил ту телеграмму, против которой она так протестовала, что рискнула броситься сюда, когда ее не послушали.

Она знала характер Колыванова. Конечно, он не стал спорить, хотя надо было спорить во что бы то ни стало! Он просто отправил разведывательный отряд, и сейчас этот отряд удалялся от города. Он просил три месяца на разведку, ему дали месяц. Ну что же, он сделает из каждого дня — три, хотя и понимает, как несправедливо взваливают на его плечи эту ненужную тяжесть.

Не представляла она только одного: что Колыванов сам идет в головной группе.