Николай Асанов - Открыватели дорог

— На рабфак, — сухо ответил Филипп. Ему надоело нелепое козырянье Семена. Филипп неприязненно посмотрел на рваную одежду приятеля, спросил:

— Что ж отец тебя без штанов из дому выпустил?

— Зачем без штанов, — хитро улыбнулся Семен. — Я штаны на будущее время оставил. В армии должны меня обуть, одеть и отблагодарить. Чего же я свое добро в казенный цейхгауз понесу? Пусть оно лучше дома лежит. Да ты что злишься? Это мне злиться положено, а тебе песни петь…

Хозяйка, неодобрительно гремя подносом, подала чай.

Филиппу хотелось, чтобы все было по-старому, вспомнить село, выслушать деревенские новости, но ничего не получалось из этой встречи. Семен то и дело поддевал Филиппа, Филипп злился, но сознавал, что язык у приятеля подвешен ловчее, хотя все его шуточки отдавали посиделками, житейской грубостью забияки-ухажера, первого парня на деревне.

Но была в этих шутках затаенная грустная зависть, которую не мог скрыть Семен. И Филипп понял: трудно его дружку отставать на полдороге, привык Семен всегда быть первым, а тут опять отстал… И хотя Филиппу было жаль его, Семен так враждебно принял эту жалость, что ему захотелось поскорей распрощаться с ним. Чем ближе была разлука, тем злее становился Мусаев. И снова с горечью подумал Филипп, что не того он ждал от этой встречи.

Под вечер они пошли на вокзал. Поезд запаздывал…

И вот он подошел. Семен сразу притих, помог Филиппу втолкнуться в бесплацкартный вагон, занять полку, потом вывел его в тамбур. Хмель как будто улетучился; впрочем, Филиппу все время казалось, что он только притворяется пьяным. Семен притянул его за плечи, поцеловал.

— Ну смотри, опять ты впереди. Когда я вперед зайду, не завидуй! Помни: баш на баш!

— О чем ты?

— Все о том же, — махнул Семен рукой, — помни о пушках. Тебе делать, а мне стрелять. Понял?

— Долгий разговор, — вздохнул Филипп. — Да и неизвестно, кем я буду после учения.

— Рассказывай, — грустно сказал Семен. — Будешь, кем хочешь. А вот я не знаю, найду ли дорогу. Кругом кусты да ямы. Направо пойдешь — голову свернешь, налево загуляешь — коня потеряешь, пойдешь назад, а там черти стоят. Один курс — на тебя поглядывать…

Поезд тронулся. Семен соскочил с подножки, пробежал шагов пять рядом с вагоном и отстал.

За два года Филипп закончил рабочий факультет при металлургическом институте. Помогли ему заводские курсы, на которых Филипп осваивал тяжелую грамоту и арифметику. По весне, перед каникулами, ему предоставили место в металлургическом, предупредили, что он должен вернуться к первому сентября, и скомандовали: валяй домой!

Прошлым летом Филипп работал по путевке профкома на разгрузке угля, заработал хорошо и сшил у одного из нэпачей, что торговал сукном, а попутно принимал на «пошив», тройку себе и прикупил к ней две рубашки и «собачью радость» — так в ту пору называли галстуки. На рабфаке он эту «собачью радость» не носил — шла всеобщая битва против галстуков, — но домой взял — он помнил, как приезжали с заработков отходники: на каждом тройка, на рубашке галстук вьется шнурочком, а рубашка подпоясана лакированным ремнем и из-под пиджака опускается до колен. Но тут Филипп пошел против «обычая» и сорочку заправил в брюки.

До губернского города он добирался по железной дороге двое суток, а там пересел на пароход и двинулся вверх по реке еще на четыреста верст. Вода в реке упала, пароход частенько заползал на мель, тогда капитан командовал пассажирам переметнуться к одному из бортов, а когда пароход начинал наваливаться и медленно сползать с мели, капитан приказывал всем перебегать на корму, пока пароход не входил в фарватер. А потом шло успешное плавание до следующей предательской мели…

На третий день, к вечеру, показался древний город, около пятисот лет назад присоединившийся к московитам, чтобы избежать монгольского ига.

Город стоял на высокой горе: закинь голову — шапка упадет. И дорожный волок к городу шел кривой дугой: поставь десяток бойцов — отобьют сотню.

А признали Филиппа Ершова сразу, как ни обряжался он по-московскому, по-городскому. Первый же почтарь, выволакивавший почту с парохода на телегу, громко крикнул:

— А это не наша ли Параша в красных-то чулках?

И Филипп сразу узнал Никиту Евсеевича Верхотурова, удивился тому, что тот почтарским извозом занялся, но спрашивать не стал — дорога у них еще длинная.

А Никита Евсеевич крикнул:

— Ставь чемодан на дрожки, а сам поднимайся на гору. Всю почту заберу, тогда и поедем!