Николай Асанов - Открыватели дорог

Колыванов, очень интересовавшийся судьбой своих друзей, перестал получать письма от Лундина. Он запросил участок Барышева. Оттуда ответили, что Лундин покинул работу вследствие контузии. На второй запрос: куда уехал Лундин, какова контузия — участок не ответил.

Да, Барышев всегда торопился. В тот год он получил орден и новое назначение. А Лундин скрылся в уральском лесу, и неизвестно, чем он может теперь заполнить жизнь…

— Что ты собираешься делать? — спросил Колыванов, с сожалением глядя на приятеля.

«Охотиться!» — медленно написал Лундин.

Колыванов промолчал.

Он знал, что отец и сын Лундины одни из самых знаменитых охотников района. Только война и долгий труд сапера могли отвлечь Григория от лесов. После войны он так и не вернулся домой, пристрастившись к опасному ремеслу подрывника. Но видеть глухонемого Григория и представлять его охотником было так трудно, что недоумение против воли выразилось на лице Колыванова. Григорий сразу же стал резким и черствым, как только заметил это недоверие.

«Не сидеть же мне на пенсии, — написал он. — А идти в шорники или в сапожники характер не позволяет. Не беспокойся, не пропаду. Вот принесу тебе парочку глухарей, ешь на здоровье, чтобы больше не спорить…»

Он привык к скорописи, часть слов не дописывал, многие обычные понятия отмечал одной-двумя буквами, как стенограф. Но по усилиям руки, по судорожно согнутому мизинцу, который вроде бы затвердел прижатым к ладони, Колыванов понял, каких трудов стоило ему ежедневное общение с людьми, которые к тому же, наверно, надоедали своим чрезмерным любопытством.

— А не лучше ли сначала полечиться? — довольно сердито спросил Колыванов.

Григорий побледнел, губы сжались. Низко пригнувшись к столу, написал:

«Год — в клиниках и институтах! Но врачи говорят, что это пройдет! Я верю! Слова все время взрываются во мне! Может, в лесу мне будет легче и это случится скорее!»

Скрипел грифель. Буквы падали косо, но сильно, даже в движениях руки чувствовалась страсть, которой Григорий жил все это время. Но когда он выпрямился, глаза его были так измучены, будто он только что перенес тягчайший приступ боли, которую нечем выразить: ни криком, ни жестом. И Колыванов твердо уяснил: Григорий прав, его нельзя останавливать…

Он снова развернул карту, на которой его предшественники нанесли схему будущей железной дороги, только что перечеркнутую им. Лундин с живым участием смотрел на карту. Когда он увидел красную линию, нанесенную Колывановым, в глазах его появился смех. Он провел грифелем по двум дугам, составлявшим первоначальный проект линии, и начертил одно только слово:

«Барышев?»

Колыванов утвердительно кивнул. Губы Григория искривила презрительная гримаса. Нет, не мстительность обиженного человека была в ней, а нечто большее: недоверие! Колыванов с удивлением подумал, как его мысли совпали с мыслями Григория. Барышев всегда торопился. Он торопился к славе, к известности, к деньгам, к удовольствиям… И всегда стремился утвердиться на первом месте, пренебрегая опытом, трудами, усилиями других. Он искал самых легких решений, а во что это обойдется его сотрудникам, помощникам, обществу, государству — его не занимало. Именно это знание характера Барышева и было выражено в презрительной улыбке Григория.

Затем Григорий медленно провел грифелем по красной линии, читая ее на карте, как читал бы свой будущий путь, уходя в разведку. Доведя грифель до синего пятна, обозначавшего северные болота, он удивленно взглянул на Колыванова и затем начертил:

«Ты?»

Колыванов опять подтвердил. Григорий ткнул грифелем в две цифры сметы, и снова ироническая гримаса искривила его безмолвные губы. Он написал:

«Барышев не позволит! Для него такое решение опасно! Все увидят, что он дутая величина!»

— Посмотрим! — сказал Колыванов. — Мы тоже не дети, чтобы вечно на побегушках бегать. Он просто струсил, вот и пошел по легкой дорожке!

«Узнаю Колыванова!» — написал Григорий.

Но в глазах его промелькнула печаль, словно он увидел нечто такое, чего еще не знал Колыванов. Впрочем, Григорий тут же тряхнул головой, прогоняя какие-то докучные воспоминания, и спросил:

«Что надо сделать?»

Колыванов снова указал на район болот.

— Тебе не приходилось охотиться в этих болотах? Они глубокие?

Лундин написал:

«Глубина — 10—20 см. «Окон» и провалов не замечал. На болотах попадаются гранитные останцы и крупные валуны».