Ольга Гуссаковская - Вечер первого снега

Иринка прижалась ко мне — стало холодно. Из мглы вынырнула чья-то фигура, знакомый голос спросил:

— Что, женщины, озябли? — Это Андрей Иванович. — Поговорил бы я с вами, да время не то. Тихо надо идти. Море будем слушать, авось сегодня нам рыбы и расскажут что интересное… Верно, Иринка?

Иринка потянулась к нему.

— А они только тебе расскажут, да, дядя Андрей?

— Да нет, отчего же? Доброму да умному всегда понятно, о чем рыбы говорят… Вот кто плохой, тех, верно, они не любят. Послушай. Может, и тебе что скажут. Сидите, однако, тихо. Ладно?

Иринка послушно закивала головой.

Андрей Иванович ушел. Мы снова остались одни. Все было прежним, но мне вдруг показалось, что нам навстречу что-то движется. Неуловимое, невидимое и тревожное.

Это не была полоса света — море было тем же предрассветно серым, это не был и звук. Это шла тишина. На какое-то мгновение у меня зазвенело в ушах.

Иринка стиснула мою руку озябшими холодными ручонками.

— Слышите? — ее шепот был громким, как крик. — Они разговаривают!

Я не слышала ничего, кроме вновь возникшего шороха волн. Потом ветер принес откуда-то далекий чаячий переполох. Может быть, там шла рыба, а может, мы подходили к острову, где тысячами жили чайки…

Рыбаки тоже словно ожили. Кто-то чиркнул спичкой. Вдоль борта поплыл огонек папиросы. Чей-то охрипший от тумана голос спросил:

— К «Двум братьям», что ли, пойдем, а, капитан? Там, слышь, вчера косяк бродил…

Все стало самым обычным. Сейнер развернулся и лег на другой курс. К нам снова подошел Андрей Иванович.

Иринка повисла у него на руке.

— А я слышала! Я их слышала!

Но что она слышала, девочка так и не сумела мне объяснить. Андрей Иванович взял ее на руки и унес в каюту — греться. А я пошла на корму, туда, где мелькали огоньки папирос.

У меня тоже были свои дела.

Передо мной лежала короткая и ясная телеграмма: «Немедленно возвращайтесь». В таких случаях полагается собирать вещи и уезжать. Вещи я собрала — их и собирать-то было нечего. Основное — блокноты. Пухлые журналистские блокноты с обтрепанными краями. В них пряталось многое: цифры, имена, события. Но не хватало главного — конца жизненной истории, занимавшей меня все это время. Да и будет ли этот конец и когда?

Я тихонько шла к причалу, от которого отправлялись пассажирские катера. Там на брошенных на пустые бочонки досках уже сидели какие-то люди. Ждали. Толстая баба едва удерживала дергающийся, визжащий мешок с поросенком. Около коричневого сморщенного старика стоял короб с вяленой рыбой. Еще какая-то женщина бережно прижимала к себе кошелку с яйцами. Все это были торговцы, отправлявшиеся на базар, народ ругательный и скучный. И денек выдался серенький. Пасмурным не назовешь, но и солнца не видно. Оно потонуло где-то среди слоистого тумана. Было тихо. Метелки лисохвоста на берегу даже не шевелились. А мне обычно Нравилось смотреть, как они бегут под ветром переливчатыми волнами старинного шелка. Теперь я уже долго не увижу этого. Будут новые места и встречи, но вот именно этот каменистый берег уйдет из моей жизни навсегда и уже никогда не повторится.

Катер еще не пришел. Я оглянулась, где бы пристроиться подальше от этой компании. Возле мостков качался на тихой воде целый самодельный флот. Лодки и лодчонки, сделанные подчас чуть ли не из пустых бензиновых бочек. Неуклюжие, кургузые, совсем не похожие на стройных речных бегунов, но устойчивые и живучие.

Из одной лодки навстречу мне поднялась девочка.

— Иринка! Ты зачем сюда забралась?

— А просто так… Здесь хорошо. Идите сюда!

Я слезла с мостков в шаткую легонькую лодку и благополучно оказалась на носу рядом с Иринкой.

От лодки пахло рыбой, мазутом и ржавым железом. Стиснутое боками десятков таких же лодок, море вокруг нас казалось ручным и даже просто грязным. На мелком дне блестели консервные банки, битое стекло. Но вдали, где в синем тумане вставала из воды громада острова, море вновь становилось самим собой. Оттуда прилетел ветер, полный странных, ни на что не похожих запахов. В них чудился аромат южных цветов и далекого тропического леса. Кто знает, где он успел побывать, этот ветер?

Иринка пристально смотрела вдаль. Глаза ее, как волны, меняли цвет — то темнели, то светлели так, что оставался один черный зрачок.

— Что же ты все-таки делаешь тут?

— Ничего… Не хочу дома сидеть, вот и все.

— А разве дома тебе плохо?

Иринка повела плечами:

— Не-е-ет. Только мамка работает, а дядя Андрей к нам перестал ходить. Мне без него скучно. А то раз пришел, так мама его выгнала. А потом плакала. Чудная какая: я же ей сказала, что он ко мне приходил, а не к ней. Все равно плачет… И ругается. Вот я и хожу сюда. Это лодка Жоркиного брата. Я даже знаю, где весла лежат. Хотите, принесу?