Владимир Тендряков - Омега

Мы ожидали встретить лесовика, человека немногословного, углубленного в себя, а Иван Васильевич оказался общителен и, больше того, болтлив. Может быть, он, как большинство, охотников, любит преувеличивать. Может быть… Хотя наверняка его долгая охотничья жизнь и без прикрас богата необычайными происшествиями.

Можно верить или не верить, что девятилетним мальчишкой он убил сразу пять зайцев, что одним выстрелом из ружья уложил восемь уток. Можно сомневаться в том, что он однажды схватил руками медведя-пестунка и перебросил его через себя на колоду («Сподручный, дружочек, медведь попался…»), другим же, более трагичным, я бы сказал, более неправдоподобным его рассказам, я верю. В них всегда есть деталь, эпизод, какие трудно выдумать и профессиональному сочинителю, а тем более Ивану Васильевичу, не наделенному богатой фантазией.

Вот один из случаев.

Матерая медведица вырвалась из капкана, оставив в нем свою лапу. Иван Васильевич догонял ее. С ним был напросившийся на охоту один знакомый, никогда еще не ходивший на медведей.

Несмотря на раненую лапу, медведица быстро бежала. Товарищ Ивана Васильевича отстал, то ли оттого, что в темноте сквозь чащи, буераки, топь трудно поспеть за медвежатником, то ли просто от страха — раненая медведица опасна.

И вот зверь загнан, у него нет уже сил бежать. За спиной матери медвежата, боль от оторванной ноги приводит в бешенство, медведица поднимается на дыбы. Иван Васильевич выпускает один заряд, второй, но медведица не падает. Ступая на кровоточащую култышку, ревя от боли и ярости, она движется на охотника. Два патрона всегда наготове, они в левой руке. Решают мгновения, — ломая кусты, медведица прет навстречу, сейчас она будет рядом. Надо успеть втиснуть в стволы патроны, выстрелить. Не успеешь — остервеневшее животное навалится, сорвет голову, изомнет кости в крошево… А патрон заело, ружье не закрывается. Медведица рядом… Иван Васильевич отбрасывает в сторону ружье, выхватывает из-за пояса топор, размахивается и кричит на медведицу. Как кричит?.. Можно представить, что в этом крике была яростная свирепость не человека — такого же могучего, такого же затравленного зверя. Крик злобной ненависти в темном лесу! И на этот крик за спиной Ивана Васильевича, как эхо, отвечает тоже дикий, испуганный вопль отставшего товарища…

Случилось необыкновенное: раненая, обезумевшая медведица испугалась брошенного ей прямо в пасть более дикого, чем ее натура, более яростного, чем ее звериная ярость, человеческого крика. Она метнулась в сторону…

Когда с медведицей и с двумя медвежатами было покончено, Иван Васильевич спросил своего товарища:

— А ты-то чего кричал?

— За компанию, — уже оправившись, отвечал тот со смешком.

Медведица! С медвежатами! Раненая! Кажется, куда как неправдоподобно, что отступила от одного выкрика. Это ли не ставший притчей во языцех охотничий вымысел? А я ему верю. Трудно выдумать: на крик охотники эхом откликается его отставший в темном лесу товарищ. Такую деталь с потолка не возьмет и талантливый писатель, а тем более не под силу Ивану Васильевичу, который, когда разговор не касался охоты, в лучшем случае умел выдавить из себя затасканный анекдот.

Так же Иван Васильевич не выдумывал, сообщая нам о том, как свалил самого большого медведя в своей жизни.

Его нагнали собаки в густой чаще березняка. Головой он доставал до верхушек деревьев. Схватив в лапы молодую березку он отбивался от собак. Заметив охотника, сразу же стал на четвереньки, не обращая уже внимания на разъяренные наскоки собак, спокойно двинулся вперед, неторопливый, уверенный в том, что ему, трехметровому великану, ничто не осмелится противиться в лесу. А охотник так же вкрадчиво двигался навстречу. Они сходились шаг за шагом — медведь, вытянув вперед морду, человек с ружьем на изготовку…

Великан лег от первого же выстрела, лег тихо, как шел, мордой к охотнику. Даже патрон во втором стволе остался цел.

Когда в деревне с него сняли шкуру и повесили на часовенку, то морда была прибита к коньку крыши, а задние лапы доставали до травы. Против такого не выступишь с топором — встанет на задние лапы, прыгай не прыгай, а никак не достанешь до черепа.

Мы видели плохонькую любительскую фотографию стоявшего в подчеркнуто скромной позе Ивана Васильевича возле этой прибитой на часовню шкуры — маленький человек и стена, обнятая обширной шубой.

Иван Васильевич в деревенском масштабе — универсальный и талантливый человек. Он умеет делать легкие на ходу лодки, он может отремонтировать лодочный мотор, может построить дом со всеми службами, в лютые морозы, в глухом лесу, он устроится на ночевку так же удобно, как дома на лавке. По примятой траве он определит не только, кто именно прошествовал в этом месте — лось, медведь или заблудившаяся корова, а даже угадает — день, два или час назад они здесь прошли. От его взгляда не укроется ни спрятавшийся в чаще ветвей рябчик, ни промелькнувшая белка. Он знает, как кричит старый лось — бык, как отвечает ему самка. Он сам умеет подозвать лося, и тот подойдет прямо к рукам.