Кузнец умер внезапно. И всех сначала поразила не сама смерть его, а ее совместимость с кузнецом. Был он в свои сорок лет на загляденье хорош собой: серебрилась в крупных кудрях паутина, по углам рта лежали матерые складки, широкие ноздри всегда чуть подрагивали, а в глазах горели такие угли, что даже у многих молодых девчонок становилось горячо под сердцем от их взгляда. Играючи махал он из печи под молот пудовые коленчатые валы, и казалось, износа ему не будет. На заводе про его силу рассказывали такой случай. Вышел он как-то из цеха и увидел, что по заводской ветке мчится вагонная ось с двумя колесами. Кузнец сорвал с пожарного щита лом, загнал его в песок под шпалу, а другой конец принял на свое плечо. Лом согнуло осью, точно ивовый прут, а кузнец выпрямил его об коленку и опять повесил на щит, на место… Вековая держалась сила: дед его был кузнец, и отец его был кузнец, и сам он был кузнец, и фамилия им всем была Кузнецовы.
И вот умчали кузнеца санитары в фуражках с кокардами — только пыль муругим хвостом завилась за машиной.
А начался этот воскресный день с того, что грузовик привез дрова. Шофер грохнул кулаком в раму, закричал: «Эй, хозяин! Покажи, где сваливать!» — и стал ждать, насвистывая что-то веселое.
Пока кузнец путался спросонок в штанах, дочь его Маша набросила халатик, вышла босиком на крыльцо.
— Ух! — сказал шофер. (Озорник был ужасный.) — Ух! На вас глядеть, как на солнце, — глазам больно.
В это время вышел и кузнец.
— На солнце могут глядеть только орлы, — сказала Маша.
И пошла через двор к сараю — тоненькая, легкая, длинноногая.
Шофер сдвинул на лоб засаленный берет, сел в кабину и, подгоняя задним ходом грузовик к сараю, подмигнул кузнецу:
— Значит, во всех смыслах задний ход, дядя?
— А ты думал! — самодовольно сказал кузнец.
Дрова с гулким раскатом осыпались с самосвала; винно запахло кислым березовым соком, на торцы, к сладкому, сразу налипли большие синие мухи.
— Целая роща под топор пошла, — покачал головой кузнец.
Шофер опять созорничал:
— А это, дядя, чтобы мораль соблюсти.
— Как так?
— Чтобы, значит, молодежь по рощам не норилась.
— Ну, понес! — рассердился кузнец. — У тебя, видно, одно на уме, оболтус!
Когда он уехал, кузнец закрыл ворота, походил по вытоптанному пыльному дворику. Жил он на новой улице из маленьких коттеджей, которые здесь называли финскими домиками. Улица была окраинная. За канавкой с пересыхающим ручьем и бревенчатым мосточком уже начинались колхозные поля, по косогору блестели рамы парников, а дальше, на самом перевале, щеткой торчал мелкий ельник, и было здесь по-деревенски тихо, привольно, ясно небо, хотя и головато, как всегда на новом месте после стройки.
— Деревья надо сажать, — сказал кузнец. — Обязательно, чтобы яблони, вишенье, терн…
Маша в это время ломала у забора полынный веник.
— Буди Василия, — сказал ей кузнец.
— Василий, папа, на рыбалку ушел, — ответила Маша.
— А, дьявол его задави! Ведь было говорено намедни, что дрова привезут. — Кузнец пнул ногой откатившийся кругляк. — Перепилить бы их сразу, убрать — за лето до звона высохнут.
— Ладно, папа, — сказала Маша. — Пусть уж.
Василий догуливал последнее перед армией лето, и ему было все позволено — гуляй напропалую.
— Потатчицы… — проворчал кузнец.
На крыльцо вышла жена с большой корзиной в руках.
— Ну, что развоевался? — ласково спросила она. — Пойдем со мной.
И в то утро, как обычно по воскресеньям, кузнец ходил с женой на рынок.
Было жарко. Утро, по-августовски медленное, долго выстаивалось в сиреневом тумане и казалось пасмурным, волглым, но когда туман поднялся и растаял, обрушилось на город каленым зноем, сушью, запахами уже подсыхающей листвы тополей и базарной площади.
Пока жена делала покупки, кузнец по обычаю выпил в закусочной кружку пива. Здесь у него нашлось много знакомых, рабочих с завода. Одного — усатенького, юркого, норовившего пролезть к буфетной стойке без очереди — он хлопнул по плечу и спросил:
— Ну, как теперь живешь-можешь, Иван Власыч?
На что тот, хитренько посмеиваясь одними глазами, ответил:
— Нет, я теперь уж не Иван Власыч, а «тыбы». Как вышел на пенсию, только и слышу дома: «Ты бы сходил на базар», «ты бы принес дров», «ты бы вылил помои»…
— А «ты бы выпил кружечку» небось не говорят? — под общий смех всей очереди спросил кузнец.
С базара он нес тяжелую корзину, а жена шла по другую руку и держала его за локоть.
Читать дальше