Борис Лавренёв - Срочный фрахт

— Надо же все-таки вас проверить как следует, — сказала она таким тоном испытанного разведчика, что Белявский даже не рискнул засмеяться, чтобы не обидеть девочку.

На третью ночь Ирочка вместе с едой сунула в руки лейтенанту какой-то плотный квадратный предмет, обернутый в бумагу, и на вопрос Белявского — что это, сказала серьезно и важно:

— Вам, наверно, днем скучно сидеть без дела. Прочтите. Это моя любимая книжка. Я только ее и привезла из Симферополя, когда папка доставил меня к тете.

Утром, когда сквозь черепицы на чердак просочился скудный дневной свет, лейтенант вспомнил о книжке. Она была аккуратно обернута в плотную синюю бумагу. Белявский раскрыл ее. Книга оказалась «Одиссеей». С первых же страниц давно не читанной книги мерный, как набегающая на берег волна, медленный ритм гекзаметра увлек его. И лейтенант поплыл за хитроумным царем Итаки в его сказочные странствия, испытывая необычайные приключения. Мужество, находчивость, мудрость мореплавателя-скитальца снова зачаровали Белявского, как в далекой юности, и он не отрывался от поэмы до темноты, переворачиваясь с боку на бок на плотно убитом глиняном полу чердака. И когда ночью появилась Ирочка с едой, он сказал ей:

— Спасибо за книжку. Теперь понятно, почему вы назвали меня Одиссеем… И я буду называть вас теперь не Ирочкой, а как звали эту царевну — Навзикаей.

— Хорошо! — ответила Ирочка и после минутного молчания тихо сказала: — Это место мне больше всего нравится в книжке. Я всегда мечтала, чтобы вот так встретить на берегу Одиссея. Даже загадывала. Вот и встретила. Правда, странно? Хотите, я вам на память прочту? Я помню от строчки до строчки.

И взволнованным шепотом она прочитала весь рассказ о встрече Одиссея с феакийской царевной.

— Ведь очень хорошо, правда? — спросила она, окончив, и вздохнула.

Глубокая нежность и жалость к этой чистой детской душе, так обиженной жизнью, внезапно охватили Белявского. Он протянул руку и погладил Ирочку по теплым, шелковистым волосам.

— Не горюйте, Навзикая! Будет на нашей улице праздник. Мы еще увидим счастье! И какое!

Ирочка уронила голову ему на плечо и беззвучно заплакала.

Темное небо чуть-чуть стало наливаться на востоке прозрачной синевой наплывающего рассвета, когда Белявский, Ирочка и партизанский связной, уводивший его в лагерь, поднялись по крутой тропинке, вьющейся в густых зарослях кизила, на перевал. Внизу лежало темно-синее, без конца и края, тихо дышащее, родное Черное море.

— Ну, Иринка, тебе пора назад, — заботливо сказал связной. — Скоро светать начнет. Будь здорова, помощница… Прощайся.

Ирочка протянула руку партизану и повернулась к Белявскому. Несколько секунд она смотрела на лейтенанта неотрывно, будто стараясь запомнить его лицо, и, пока смотрела, ее глаза наливались блеском, заметным даже в предрассветных сумерках. Потом схватила Белявского за руки, прижала их к своей груди, и лейтенант почувствовал, как под его ладонями часто и тревожно бьется сердце девочки.

— Не надо грустить, Навзикая, — сказал он деланно бодро и весело, чувствуя, что бодрость не получилась и что этого вообще не нужно было говорить.

Ирочка вскинула голову и, продолжая смотреть в глаза лейтенанту, выговорила внезапно охрипшим и низким голосом:

— Я никогда вас не забуду. И вы вернетесь. Вы обязательно вернетесь. Иначе быть не может. Иначе… я умру. Я буду ждать вас. Сколько хотите… Десять… сто лет… Так буду ждать… Обещайте, что вернетесь.

И в ее охрипшем, дрожащем голосе была такая недетская тоска и надежда, такая страстная напряженность чувства, что, стиснув ее маленькие холодные руки, Белявский внезапно сорвавшимся голосом ответил просто:

— Вернусь!

Он хотел, прощаясь, поцеловать девочку, как целуют ребенка, в исхудалую щечку, но после этого внезапного взрыва взрослого чувства ему стало неловко. Он поднял к лицу ее вздрагивающие руки, поочередно поцеловал их.

— Беги, беги, Иринка, — сказал связной, тоже почувствовавший необыкновенность этого прощания.

Ирочка высвободила руки из рук Белявского, еще раз взглянула на него, быстро повернулась и легко побежала вниз по тропке, прыгая с камня на камень. Лейтенант смотрел ей вслед, ожидая, что она обернется, но не дождался. Девочка исчезла среди стволов сосен, нависших над тропкой.

— Тронулись, товарищ, — сказал связной, выждав несколько минут. Он посмотрел на Белявского и, видимо поняв его состояние, поскреб кудлатую бородку и добавил тихо: — Чего ж хотите, товарищ лейтенант? Советское дитё!