Римма Коваленко - Конвейер

— Тебе жалко? — удивилась врач.

— Мне жалко детей, которые болеют, — сказала Лилечка.

Она и в поезде принималась плакать, вспомнив игрушки. А отцу, который терялся от ее слез, говорила:

— Я плачу оттого, что меня на улице теперь никто не узнает. Волосы короткие и не вьются.

Того, что в доме могла появиться мачеха, Лиля уже не боялась. Отец, когда еще вез ее в больницу, пообещал: «Вылечишься — и будем мы с тобой вдвоем жить-поживать. Никто нам не нужен, только слушайся врачей, скорей выздоравливай».

Надя Верстовская, которая разогналась с ходу выведать, куда это в таком затрапезном виде направилась вечером Лиля, переоценила свои возможности. Лилю не смутил ее проницательный сочувствующий взгляд. Привыкли тут в городе друг дружке душу до донышка выворачивать и удивляются, что есть другие люди, с другими установками. Да разве могла она сказать Верстовской, что надела на себя это старье, чтобы разжалобить отца? Любит он ее, жалеет. А что нашлась все-таки ведьма-мачеха, закружила ему голову, так это оттого, что Лили не было рядом. Знает она эту Варвару, видела. Самим именем все о ней и сказано — Варвара.

«А ты, Наденька, меня недооцениваешь. Я мешок рогожный на себя надену, веревочкой подпояшусь, и никакой твой кримплен в придачу с париком конкуренции не выдержит. Вон как поглядывают парни: скромненькая, плохо одетая, но ведь красавица».

В гостинице администратор полистала тетрадку и сказала, что Караваев у них не значится.

— Не может такого быть. — Лиля спокойно глядела на администраторшу. Та даже дернулась под ее взглядом. — Не может быть, посмотрите еще раз, — повторила Лиля.

— А он вам кто? — Администраторша язвительно улыбнулась. Улыбка была говорящей: ходите тут, ищете Караваева, а его фамилия, может быть, и не Караваев. И не приезжий он, а скорей всего местный.

Лиля с удовольствием поставила ее на место.

— Это мой отец. Из деревни сегодня приехал. И ни в одной гостинице нет.

— Есть еще Дом колхозника. — Администраторша была немолодая, в голубой кофте хорошей вязки, с янтарными бусами на груди. Она сразу забыла про свою язвительную улыбочку, набрала номер Дома колхозника, спросила, проживает ли там Караваев.

Там его тоже не было. Лиля стояла и ждала. Это уже проверено: если человек пошел тебе навстречу, не надо останавливать его, пусть идет. Теперь эта администраторша не успокоится, пока не узнает, где отец.

У входа в левой стороне вестибюля сияла большая стеклянная дверь с надписью по стеклу»: «Ресторан».

Там, за этой дверью, скрывалась иная, праздничная и веселая жизнь. Лиля взглядом проводила группу чинных немолодых мужчин и женщин, не спеша вошедших в эту дверь, и почувствовала себя вдруг маленькой, никому не нужной в этом мире. Люди живут в красивых квартирах с люстрами на потолках, с цветными телевизорами, ходят с друзьями в рестораны, разъезжают на такси, а у нее ничего похожего — койка в общежитии да мачеха Варвара.

— Он на совещание прибыл или просто так? — спросила администраторша.

— Просто приехал. Со мной повидаться. Я на «Розочке» работаю, на конвейере. — Сказала и испугалась: что же тогда я его ищу, а не он меня? Он же должен знать, где я живу…

Но администраторша двигалась своим собственным путем.

— В гостиницах и в Доме колхозника зимой еще места для таких бывают, а сейчас он, скорей всего, на вокзале. — Она глядела на Лилю, и в глазах ее теплилась доброта. — Найдешь отца — веди сюда, до утра дадим ему место.

На вокзал Лиля не пошла. Надо было к поезду выходить, а сейчас там делать нечего. Нет его на вокзале. Если приехал, то сидит сейчас у Пудиковой родни. Как это она сразу не сообразила! Завтра сам заявится в общежитие… «Лилечка, Лилечка…», и рука будет дергаться. Послал же бог отца! Ни характерами вида, ни должности. Всю жизнь прожил, как бедный родственник у богатых. В анкете стыдно написать — скотник. Лиля пишет: механизатор на ферме. Хорошо еще, никому не известно, что на Выселковской ферме всех механизаторов — два каната, по которым вручную тянут в люльках корм. Только и сделал за всю жизнь доброго, что дом перестроил. Большой дом, на три комнаты и сени, застекленные со всех сторон, хоть верандой называй, хоть террасой. Теперь понятно, чего он с домом так надрывался. Приданое себе строил. Как бы не так! Откроет она ему глаза. Ты, скажет она отцу, сначала подели дом на две части, проруби отдельный вход и погляди, согласится ли на половину твоя Варвара. А дочери у тебя больше нет. Разберу свою половину, бревнышки сложу под вашими окнами: вот что ты с моим детством, с моими родными углами сделал.