Римма Коваленко - Конвейер

— А как поживает Никанор? Даже странно, что никто о нем ни слова.

Анечка поперхнулась, мать бросила в его сторону испуганный взгляд, но быстро взяла себя в руки. Ответила не спеша, обдумывая каждое слово:

— Никанор Васильевич живет теперь с нами в одном доме. Удалось обменять квартиры. Что тебя еще интересует?

— Меня он, как известно, никогда не интересовал. Но просто странно, что вы не говорите о нем.

— Мы поженились с Никанором Васильевичем. — Голос матери звучал ровно. — Зная, что это тебе неинтересно, я не писала.

После этих слов должен был рухнуть потолок или взорваться на кухне газовая плита. Он должен был выскочить из дома, хлопнуть дверью, но ничего такого не случилось. Он откинулся на спинку стула и обиженно произнес:

— Видишь, как славно вы тут без меня устроились.

Анечка очнулась, подняла вверх бровки, теперь они придавали лицу отрешенное, смиренное выражение.

— Послушай, Евгений, ты, как все молодые люди, относишься к старшим с предубеждением. Матери твоей всего сорок один год. Это по нынешним временам даже не третья, а всего вторая молодость…

Не надо его утешать, не надо обманывать. Вот почему мать так расстроилась, что он заявился без телеграммы. «Люблю тебя. Ты самое драгоценное, что есть у меня в жизни». А этот Никанор, он не драгоценнее?

Был бы Женька дома, он бы расстроил им свадьбу. Ведь отвадил же когда-то Никанора на целых полтора года. Женька учился тогда в шестом классе, у них ввели новый предмет — черчение. Никанор, приносивший автомобили, а потом, когда Женька подрос, марки, заявился с замечательной готовальней. Женька схватил готовальню и, пока мать с Никанором распивала чаи, разглядел ее до самой маленькой блестящей трубочки, назначения которой он не знал. Рейсфедеры — это рейсфедеры, циркули и все другое ему было понятно, а вот зачем трубочка? Проще всего было спросить у Никанора, но он не хотел. Никанор вообразит, что Женька с ним примирился.

Мать пошла провожать Никанора в прихожую и задержалась там. Женька не выдержал, подскочил к двери, открыл ее ногой. Никанор держал за руки мать, а она стояла с закрытыми глазами. Если бы она смотрела на Никанора, тогда другое дело. Но она закрыла глаза, и это могло значить только одно: Никанор ей не нравится, она смотреть на него не хочет.

— Уходи! — закричал Женька. — Разве не видишь — она тебя не любит. Она и мне говорила, что не любит!

Мать после этого не разговаривала с Женькой два дня. На третий день спросила:

— Зачем ты это сделал? Зачем придумал, что я не люблю Никанора?

Мать собиралась на работу, и он молча следил, как она хватает со столика то расческу, то губную помаду и не знает, что с ними делать.

— Ты уже большой, Женя, — сказала мать. Губы у нее задрожали. — Ты должен понять, что Никанор Васильевич мне дорог.

— А папа? — спросил Женька. — Про папу ты разве забыла?

Отца он не помнил, он исчез, когда Женьке было два года. Но мать никогда про него ничего плохого не говорила.

— Твой папа… — лицо матери стало белым, — нет у тебя отца. Понятно?

— Нет, — ответил Женька, — непонятно. Можешь встречаться со своим Никанором, но вместо отца его мне не надо. Пусть он к нам домой больше не ходит.

Он никогда не видел мать такой растерянной. Она стояла перед ним такая чужая, что ему ни капельки не было ее жалко.

— Ты будешь женщиной плохого поведения, — сказал он, — если не прогонишь Никанора.

После этих слов мать схватила готовальню и с размаху бросила ее на пол.

Когда она ушла, Женька поднял футляр, собрал разлетевшиеся по комнате чертежные принадлежности. Все было в порядке, только футляр чуть треснул и куда-то закатилась трубочка неизвестного назначения…

Наверное, мать и Анечка обиделись на него и ушли в театр, иначе они бы не выпустили его из дома. Назавтра он не мог вспомнить, как очутился в тот вечер на другом конце города в квартире Аркадия Головина. Аркадий спал. За длинным столом сидело несколько мужчин. Бабушка и мать Аркадия мыли на кухне посуду. Мать Аркадия ворчала:

— Полсотни кинули как коту под хвост. Нет чтобы благородно поговорить, расспросить человека, как служилось, совет дать для настоящей жизни. Глаза налили, и каждый про свое, кто в лес, кто по дрова. — Она скосила глаз в комнату, достала из мешка с картошкой поллитру, налила в стакан и поставила перед Женькой. — С возвращеньицем. Что-то ты грустный, недогулял, видать.

Женьку развезло от водки, он смеялся, слушая, как Аркашкина мать ругает засидевшихся гостей, потом разговорился.