Римма Коваленко - Конвейер

— Положи торт на тарелку и неси ему, мирись. — Шурик хмурился. Он уже не походил на прежнего Шурика, которому все нипочем. — Иди, иди. — Он сам отрезал кусок торта, положил на тарелку и подал матери. — Пораспустил я вас, никакого понимания ни возраста своего, ни того, что гость в доме!

Мать ушла. Лилю сразило слово «гость». Она здесь просто гость.

Шурик словно прочитал ее мысли, снял тревогу.

— Когда мы поженимся и ты будешь колотить меня хлебницей, — сказал он, — я хоть буду знать, где ты этому научилась.

— Ты должен пойти и успокоить их. — Лиля не осуждала его родителей. Очень смешные родители, как дети. — Иди и позови их. Скажи, что здесь все свои и никто их осуждать не посмеет.

Он послушно вышел из кухни. Из просторной, как комната, кухни. Если Шурик на ней женится, место в такой квартире ей найдется. Только бы разлука не разлучила. Не разлучит. Есть одно проверенное средство: не отвечать на его первое письмо месяца полтора-два. Аня Пудикова, когда ее Семен уехал в техникум, продержалась три месяца, так он телеграммами ее родителей закидал, своей матери письмо написал, чтобы сообщила, что случилось. Только тогда Аня послала ему письмо. «Не писала, потому что проверяла себя, Сенечка. Теперь точно знаю, что чувство у меня к тебе серьезное. Прощения не прошу. Виноватой себя в том, что устроила такой экзамен, не считаю». Только бы знать: подходит ли это средство всем? Риск большой. А вдруг Шурик обидится на ее молчание? «Не буду молчать, — решила Лиля, — придет от него письмо — сразу отвечу. Два, три, десять черновиков изведу, но уж такое письмо напишу, такие слова найду, от которых ему ни дома, ни в цехе покоя не будет».

Поезд отходил в полночь. Шурик приехал за ней в общежитие на такси. Всего два часа не виделись, но за это время Лиля почувствовала, какой будет разлука. Сердце не выдержит, остановится — вот так будет без него.

Девчонки устроили прощальный стол. Кружочки колбасы на тарелках, пластинки сыра, дешевенький портвейн. Сказать — не поверят, за каким столом, с какими людьми она час назад сидела. А поверят, так позавидуют; выходит, правильней помолчать.

Засигналила машина под окном.

— Ой, Лилечка, кто за тобой приехал!

Заудивлялись, закричали:

— Ой, Лилька, может, останешься? Такого парня бросаешь. Ой, Лилька, уверенная ты в себе. Не иначе, скоро вернешься.

Барахла поднабралось за два года! Два чемодана и рюкзак. Шурик поднялся к ней, надел на спину рюкзак, взял в руки чемоданы.

— Пиши, Лилечка! Не забывай! Не задерживайся! Возвращайся!

На перроне у вагона стояла Соловьиха. У Лили упало сердце: притащилась. И ночь ей не в ночь, только бы везде влезть, только бы все испортить.

Они увидели Татьяну Сергеевну издали.

— Ты пока не подходи, — попросила Шурика Лиля, — постой с чемоданами. Что-то ей от меня надо.

До отхода поезда оставалось еще полчаса, но суета на перроне была такая, будто поезд вот-вот тронется и все на него опаздывали. Соловьева начала разговор без всяких предисловий:

— Лиля, страшный грех возьмешь на свою душу, если встанешь между отцом и Варварой.

Лиля посмотрела в сторону, где стоял Шурик.

— Какие-то словечки у вас, Татьяна Сергеевна, старорежимные…

— Расплачиваться будешь. Замуж выйдешь, своих детей родишь, поймешь тогда, что такое, когда мужа от тебя кто потянет в свою сторону. Не смей лезть в их жизнь! Не смей претендовать на дом! Поживи пару месяцев и возвращайся. Не нравится конвейер, другую работу подыщем. Учиться в институт пойдешь. Подумай над моими словами!

Сказала и пошла. То место, где Бородин стоял, издали обогнула. Лиля махнула Шурику рукой: мол, подходи. А сама не могла отделаться от горечи: испортила Соловьиха настроение. Вбила себе в голову: муж, жена. Какой он муж? Ему сорок шесть, он больной старик, которому и работы настоящей в колхозе нету. Крутится на старой ферме возле коров, ни на что другое не способный. Уж кто грех на душу взял, так это Варвара. Как же, нужен был бы ей Лилькин отец, если бы у него дома такого не было! Прискакала на готовенькое, да только рано обрадовалась.

— Что это? — спросил Шурик, показывая на обувную картонную коробку, перевязанную крест-накрест шнурочком, которую Лиля держала в руке.

Да это же Соловьиха, уходя, ей сунула! Так Лиля расстроилась, что и не заметила. Взяла машинально и не почувствовала, что в руке что-то оказалось.

Тут же возле вагона развязала коробку, прочитала записку:

«Дорогой Степан Степанович! Конечно, наши угощения не в пример вашим, но, пользуясь случаем, посылаем с Лилей и просим принять от чистого сердца. Будете в городе, не забудьте про нас. Мы всегда вам рады. Соловьевы».