Александр Иванов - Не жди, когда уснут боги

— Ты-то причем? — вяло отмахнулся Алексей. Вид у него был беспомощный. Закончив институт и занявшись, как и Виктор, научной работой, он сразу же стал грузнеть, весь как-то помягчал, порыхлел, у глаз, на переносице затяжелели морщины.

«Что делается! — с горечью подумал Григорий. — А мы с ним почти ровесники. Сам он, невысокий, спортивный, с продолговатым сухощавым лицом, на котором все было обострено — и нос, и подбородок, и взгляд, вполне еще сходил за юношу.

— Есть любопытная притча, — сказал Виктор задумчиво, словно о каком-то народном средстве против сердечных болезней. — Приходят к богу двое и говорят: «Тобой нам отмерена короткая жизнь, но еще короче оказалась любовь. Мы прожили вместе всего пять лет, и уже пустота в наших душах, исчезло влечение друг к другу. У нас разные характеры, привычки, склонности, напрасно ты вначале зажег любовь меж нами. Сами бы мы никогда не допустили такой оплошности. А теперь потрачены годы… Как же все нелепо…» Бог был в хорошем расположении духа, он сказал: «Пусть будет по-вашему, дети мои. Хотя любовные дела я давным-давно передал на самообслуживание. Верну вам юность, но с условием: о том, что с вами случилось, вы не будете знать. Живите наново и поступайте, как сочтете нужным». Сложил бог ручки на животе, свистнул легонько — и годы слетели с них, как волосы в парикмахерской. Долго ли, коротко ли, но они снова встретились, полюбили друг друга, а через какой-то срок опять пожаловали к богу с прежней просьбой. Трижды он возвращал им юность. Но так ничего и не изменилось. И тогда бог сказал: «Дети мои, на вашей планете мелели реки, потому что вода испарялась, уходила в пески, — и вы бетонируете каналы, прокладываете трубопроводы, чтобы сохранить воду. На вашей планете установились ночи — и вы от лучины прошли путь к электричеству. Меньше стало одних минералов — и вы находите другие. Что же вы хотите от меня, дети мои?».

Помолчали, выпили, помолчали еще. Григорий продолжал в упор рассматривать Алексея, будто пытался в нем что-то найти, но не находил.

— А ты с Аленкой говорил обо всем этом?

— Нет еще.

— Почему?

— Перестань допрашивать, — разозлился Алексей. — Когда надо будет, поговорим. Хоть она и сестра тебе, но живет все-таки со мной. — Он тут же остыл и прибавил уже просительно: — Подсказали бы лучше, как дальше-то быть. Впервые я в таком тупике. Вам-то, старым друзьям, можно открыться. Что делать? Неужели расходиться?

Григорий и Виктор рассмеялись, невесело, правда, но рассмеялись. Оба были холостяками; что могли они посоветовать женатому человеку?

Григорий поднялся.

— Своей притчей Виктор подкрепил тебя с одной стороны, а я с другой: если боишься, что тебя покинут, найди в себе силы уйти первым.

Они направились к выходу. Вслед им во всю мощь ударил оркестр.

Григорий уже несколько дней намеревался попасть к директору завода. Но тот пропадал то на бюро горкома, то в министерстве, то на коллегии в «Киргизсельхозтехнике», то еще где-нибудь, и его секретарша, добрая и тихая Мария Николаевна, только разводила руками и улыбалась.

Но было у Симонова железное правило, которому он не изменял даже в пору самых крутых запарок: перед началом работы, до того, как начнут одолевать телефонные звонки, просьбы, жалобы, советы и разгоны, пройтись по заводу, самому увидеть, убедиться, понять, почему в одном цехе все идет ладно, а в другом намечается срыв. Конечно, не одни лишь производственные дела вовлекали директора в этот часовой или полуторачасовой «марафон» по заводу. Хоть коротко, но зато непосредственно на рабочем месте, где определяется истинная ценность каждого человека, он мог узнавать людей, вникать в их заботы, ибо здесь, а не в директорском кабинете, они чувствовали себя хозяевами положения, легче открывали свою душу.

Эта привычка директора была известна Григорию. Как, впрочем, и всякому, кто уже не новичок на заводе. И когда откладывать встречу стало невмоготу, он решил приехать пораньше, дождаться Симонова у проходной и следовать за ним по пятам до тех пор, пока не вырвет его согласия. В том, что директор заколеблется, кого поддержать нормировщика или начальника цеха, Григорий не сомневался. Но он добьется, вынудит, измором, наконец, возьмет. Пусть начальник цеха, этот заважничавший толстячок, зарубит на своем утином носу: с Панкратовым такие штучки не пройдут.

Миновав проходную, Григорий остановился, прикидывая, как скоротать время. Подпер плечом стену, развернул газету.