Михаил Булгаков: Собачье сердце

‹…› он [Булгаков] с увлечением работает над фантастической повестью «Собачье сердце», но тут же встает неразрешимый вопрос: где и кто ее напечатает… Если уж с «Дьяволиадой» и «Роковыми яйцами» были трудности, то в «Собачьем сердце» он покажет, на что он способен как писатель, художник, творец совершенно невиданного вымышленного мира, где реальное соседствует с фантастическим. Его торопили… Ангарскому [2] Н. С. Ангарский — редактор литературно-художественных сборников «Недра», в которых увидели свет повести Булгакова «Дьяволиада» и «Роковые яйца».— Libens . повесть понравилась, и он попросил поспешить с ее окончанием: недели через две-три он может уехать за границу, а без него никто не возьмется провести ее через цензуру. Конечно, Булгаков работал со всей энергией, ему присущей, но так не хотелось портить конец, как это было с «Роковыми яйцами».

«Собачье сердце» Булгаков читал не только у Ангарского, но и на «Никитинских субботниках», хотя публику, которая там собиралась, он не уважал. Но именно на «Никитинских субботниках» он услышал самый высокий отзыв, который ему доводилось услышать за всю свою творческую жизнь. «Это первое литературное произведение, которое осмеливается быть самим собой. Пришло время реализации отношения к происходящему»,— сказал один из выступавших на обсуждении повести.

Работа над повестью подходила к концу, когда Ангарский ознакомил Булгакова с отзывом М. Волошина о шестой книжке «Недр», где, как известно, были опубликованы «Роковые яйца» и где по первоначальному замыслу должна быть «Белая гвардия». О «Белой гвардии» Волошин говорил как о вещи «очень крупной и оригинальной». Ангарский не согласен с Волошиным, считает, что роман слаб, а сатирические повести хороши, но их трудно проводить через цензуру. Вот и «Собачье сердце» вряд ли пройдет.

Так оно и получилось. Повесть долго держали в цензуре. И перед Булгаковым встал вопрос, опять же «неразрешимый»: либо ждать публикации «Собачьего сердца», либо опубликовать сборник «Дьяволиада», уже сданный в производство, но одновременно опубликовать издательство не в состоянии. Но вскоре и этот «неразрешимый вопрос» уже не вставал перед ним. Ангарский уехал в командировку, а цензура вернула повесть как недопустимую в печати. Вместе с «Собачьим сердцем» издательство «Недра» возвратило и «Записки на манжетах»…

Узнав о решении цензуры, Ангарский через своих помощников советует Булгакову послать повесть в Боржом Л. Каменеву, во время отдыха он, дескать, прочтет, повесть сопроводить «слезным» письмом, где и рассказать о всех мытарствах автора… «Почему автор должен слезно просить кого-то? Если уж «Недра» считают, что повесть можно опубликовать, то пусть сами и пишут, и не слезное письмо, а аргументированное»,— думал в эти дни Булгаков. А письмо так и не послал в надежде на возвращение Ангарского, принимавшего столь горячее участие в его писательской судьбе. ‹…›

В эти же дни [август — сентябрь 1925 г. — Libens. ] блеснула вновь надежда на публикацию «Собачьего сердца». Вернувшийся из заграничной командировки С. Н. Ангарский энергично хлопотал о публикации понравившегося произведения. Ходил в цензуру, бывал в «инстанциях», наконец отправил рукопись повести Л. Каменеву. Но уже 11 сентября Булгаков получил письмо от Бориса Леонтьева, нового сотрудника издательства «Недра»: «Повесть Ваша „Собачье сердце“ возвращена нам Л. Б. Каменевым. По просьбе Николая Семеновича он ее прочел и высказал свое мнение: „Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя“.

Конечно, нельзя придавать большого значения двум-трем наиболее острым страницам; они едва ли могли что-нибудь изменить в мнении такого человека, как Каменев. И все же, нам кажется, Ваше нежелание дать ранее исправленный текст сыграло здесь печальную роль».

Ангарский искренне хотел «протащить» повесть через цензуру и высокие инстанции, но и ему, вхожему к членам политбюро, не удалось издать эту повесть. ‹…›

В 1971—1976 гг. я не раз бывал у Любови Евгеньевны Белозерской-Булгаковой. Сколько интересного узнал я от нее. А однажды она дала мне прочитать еще не опубликованные воспоминания. Можно себе представить, с какой жадностью я вчитывался в эти страницы, а потом, договорившись о встрече, задавал и задавал вопросы…