Мария Глушко - Год активного солнца

Примолк, остановился у окна. Курил, выпуская дым на улицу.

— Знаешь, Кира, я ведь здесь, в этом городе, родился и почти всю жизнь прожил тут. Я люблю его, как человека. Вот вечерами смотрю на его огни, на светлые окна домов и думаю: и я причастен к тому, что в новых домах зажглись огоньки… Ради этого стоит жить.

Он помолчал, тряхнул кудрями.

— Да, ради этого стоит жить.

Кира Сергеевна вспомнила свои мысли об ушедшей молодости. И поняла, что нисколько не жалеет о ней. Наверно, и Олейниченко не жалеет. Наверно, и для него настало Время Работы. «Ради этого стоит жить» — в молодости тоже говорят такие слова. Но разве чувствуют так отчетливо их мудрость и правоту?

Надо же так засидеться — уже вечер, восемь часов, дома давно ждут, и она представила себе, как муж молча посмотрит на нее, потом на часы, а Ирина не смолчит: «Есть предложение скинуться на раскладушку и поставить ее в мамином служебном кабинете!»

А спроси, зачем я им так уж нужна — сами не знают. Муж уткнется в тетради — хотя сегодня выпуск, тетрадей нет, ну все равно уткнется в телевизор, Юрий — в свои чертежи, Ирина станет бродить по квартире, как неживая, — и вообще, могу я распоряжаться своим временем, как хочу?

Мысленно она уже спорила, оборонялась, словно на нее нападали, покушались на ее время и свободу, но тут вспомнила: ведь только сегодня вернулась, месяц не виделись, просто бессовестно с моей стороны не прийти пораньше. Представила теплые тонкие Ленкины ручонки, как обовьются они вокруг шеи, и привычный вопрос: «Что ты мне привезла?»

Заторопилась и уже чуть не бежала, взмахивая папкой и сумочкой, мелко стуча каблучками. Папка мешала, то и дело грозила выскользнуть, в сумочку не лезла, а с портфелем Кира Сергеевна ходить не любила, да и разве думала, что уже сегодня придется тащить домой дела? Выскочила из лифта, позвонила — не хотела искать ключи. Открыл Юрий, не успела она перешагнуть порог, он сказал:

— Вот хорошо, а я вас жду.

Почему-то одет не по-домашнему — в костюме, при галстуке.

— Здравствуй, Юра.

Кира Сергеевна сняла туфли, кинулась в столовую. Тишина и пустота поразили ее.

— А где народы?

Зять переступил с ноги на ногу, словно ему не терпелось уйти.

— Кто где. Александр Степанович еще не вернулся, наверно, в школе, Ирина с Ленкой пошли в гости.

— Какие гости?

Кира Сергеевна так и стояла в чулках, с сумочкой и папкой, не могла сообразить, куда же их деть. Спешила, летела — зачем?

— У Светкиной дочки — день рождения, они и пошли. Так получилось.

Кира Сергеевна пыталась вспомнить, кто такая Светка. Пошла к себе в комнату, кинула на стол папку, сумку.

— Я тебе джинсы привезла. Импортные.

Она села, сложила на коленях руки.

— Спасибо, я видел.

Она посмотрела на зятя. В сумерках скуластое лицо его казалось бледным.

«Почему ты не пошел с ними в гости?» — хотела спросить Кира Сергеевна.

Он тронул ладонью лысеющее темя, сказал:

— Мне надо поговорить с вами… пока никого нет.

Это прозвучало странно, и она почему-то испугалась.

— Садись, Юра.

Он боком присел к ней на край дивана. Кашлянул в кулак.

— Ирина хочет подавать на развод.

Скулы его потемнели, и она увидела, как он похудел.

— Чепуха, Юра, кто не ссорится?

— Мы не ссорились. Она встречается с другим.

Кира Сергеевна вспомнила про раскладушку и почувствовала, как сразу потяжелело в ней все — руки, плечи.

Юрий говорил, разглядывая свои пальцы:

— Не знаю, что ей надо. Не пью, не курю, зарплату — до копейки…

— При чем тут зарплата? — перебила Кира Сергеевна. — Не надо верить сплетням.

Он хрустнул пальцами — ее раздражала эта привычка зятя.

— Какие там сплетни? Она сама призналась, что любит другого.

Призналась! Так вот откуда этот ее блаженно-потерянный вид, опущенные руки, подумала Кира Сергеевна. У нее, видите ли, любовь! Посмотрела на Юрия — он сидел, опустив голову. Ей стало жаль человека, на которого свалилось такое горе. На всех свалилось.

А как же Ленка? — вдруг вспомнила она. Во всей этой истории больше всех пострадает Ленка!

— Ты хочешь, чтобы я поговорила с Ириной?

Он поднял голову.

— Конечно. Вы мать.

Ей не понравилось, как категорично сказал он. Как будто потребовал. И даже пристукнул носками туфель.

— Ленку я не отдам. И потом, Кира Сергеевна, вопрос практический: где мне жить?

Она смотрела на его маленькие, как у женщины, ноги с высоким подъемом и думала: будь он другим, я бы любила его, как сына. И его горе стало бы моим горем. Будь он хоть немного другим.