Станислав Токарев - Парамонов покупает теплоход

Без двух минут восемь, немного не дотерпев, Емельян нажимает кнопку селектора.

— Надежда Игнатьевна, — изумляется лицемер, — вы уже на посту? Экая неугомонная! Не откажите в любезности зайти.

Главбух знает все его подходы. Широко и сурово, размахивая руками, шагает она по коридору, громко стучат каблуки. Дочка поссорилась с зятем, выгнала его, швырнула вслед магнитофон — прямо на лестницу. И туда же, в пролёт, на весь дом — вот стыдобища! — крикнула: «Об алиментах не беспокойся, знать не хочу твоих алиментов». Гордая. А что у внучки Надежды Игнатьевны руки чуть не по локоть торчат из рукавов пальтишка, это, однако, дочку не беспокоит. «Знаем мы ваши подходцы», — выстукивают каблуки главбуха по дороге к директорскому кабинету.

Парамонов ждёт её снаружи у распахнутой двери. Изогнулся весь — в гаерской, думает она, шутовской позе. Берёт под локоток, вводит, усаживает.

— Выглядите сегодня — прямо-таки бутон. Даже хочется назначить свидание. Нельзя — на службе, — а ой как хочется!

— Я бабушка, — непреклонно отвечает главбух.

— Молодая бабушка — это, говорят, модно и даже престижно. Я почему побеспокоил — нынче такую статью прочёл!.. Представляете: пишет директор совхоза. У него был регулярный падёж телят. И он принял решение: за каждого сохранённого телёнка платить работникам фермы премии. Нарушил соответствующую инструкцию. Но сохранил поголовье. Были у него неприятности. Но в результате эта его инициатива снизу — представляете! — побудила изменить инструкцию!.. Очень интересно написано. Вот почитайте, пожалуйста.

Он подвигает ей газету со статьёй, обведённой и расчерченной. Подвигает вроде бы робко, но настойчиво. Она к газете же не прикасается. Ждёт продолжения.

— Вот какая идейка: нам надо завести свою парикмахерскую.

Она молчит, лишь поднимает брови. Но удивлённо-надменно: директор ничем не в состоянии её удивить.

— Человек поплавал в бассейне, — продолжает мечтательно Парамонов, — и потом ему делают свежую причёску. Дак это сколько же привлечёт к нам людей! Какое это им удовольствие, а нам — дополнительный доход.

— Парикмахеров — в штат?

Парамонов улыбается. Он так улыбается, словно нежно колыхая распростёртыми крыльями, кружит над собственным письменным столом.

— Емельян Иванович, сколько можно мордовать штатное расписание? Безнаказанно мордовать… до поры до времени… сколько можно, я вас спрашиваю?

— А вы знаете, что по этому поводу сказал поэт Александр Блок?

Главбух — начитанная женщина. Она следит за новинками в толстых журналах. Она помнит наизусть «Незнакомку», в выдержках — «Двенадцать», даже представляет себе в общих чертах содержание пьесы «Балаганчик». Но нигде она не встречала у Блока упоминаний о штатном расписании.

— Александр Блок сказал… — Парамонов воздымает указательный палец… — «Жить стоит только так, чтобы предъявить безмерные требования к жизни… Верить не в то, чего нет на свете, а в то, что должно быть на свете…» Надежда вы моя Игнатьевна! Надежда и отрада! Комбинат выплавляет сталь, а мы что? Мы с вами выплавляем здоровье и радость!

Главный бухгалтер неоднократно слышала от директора подобные заявления. Неоднократно ломала себе голову над тем, как выкроить средства на его новации — от вешалок в раздевалке, которые почему-то (для удобства гардеробщицы) должны вращаться, до несусветных, по индивидуальным проектам выполненных тренажёров, пригрезившихся в горячечных снах комбинатским Кулибиным. Неоднократно давала себе слово больше ничего не выгадывать и не выкраивать…

Однако, возвращаясь на рабочее место, она задерживается у зеркала и, подёргав на виске неопределённого цвета прядь, вдруг думает, что парикмахерская — это, в сущности, неплохо. Если ей, Надежде Игнатьевне, привести в порядок причёску, то…

То, то, то, — совсем иначе стучат её каблуки.

Так однажды спозаранок, изучая прессу, Емельян Иванович наткнулся на заметку под сердитой рубрикой «Острый сигнал». В заметке говорилось о том, как у берегов значительной водной магистрали бесхозно ржавеют списанные пассажирские суда, которые могли бы ещё пригодиться в народном хозяйстве.

Парамонов задумался. Потёр себе грудь под роскошным галстуком, расшитым в цветочек. Там, под галстуком, под кремовой рубашкой с закруглённым согласно моде воротничком, был на нём полосатый матросский тельник. Не то чтобы для тепла, хотя и для тепла тоже: с утра безобразничала пурга, часть рабочих и служащих комбината «Северосталь» пришлось поставить на расчистку подъездных и внутренних железнодорожных путей, и Парамонов для этой цели выделил одну из собственных смен. Но тельник грел его ещё и воспоминанием.