Станислав Токарев - Каждый пятый

— Да, — заулыбался старик, — это у меня тогда ловко вышло. Психологию надо знать.

— Правильно. И ваше выступление будет иметь воспитательный эффект для молодых тренеров.

Довод оказался решающим.

Дальше — дело обычное. Берковский велит поставить широкоугольный объектив, любимый «полтинничек», Сельчук скучно уведомляет, что он не сапёр — по-пластунски ползать, — качества звука не гарантирует. Но всё же отдаёт Петровичу свой пальтуган, напяливает его телогрейку, ползёт, а Берковский сердится, что микрофон в кадре.

Комментатор начесал волосы на лоб и немного взбил чёлку — «а-ля Титус», приподнял вязаный воротник, чтобы получилось, как на старинных портретах, высокое, точно накрахмаленное гофре вокруг стройной шеи.

— Итак, дорогие друзья, двести двадцать четыре соискателя уходят на пятидесятикилометровую дистанцию. На трассу испытания силы, воли, мужества. Прогнозы — вещь ненадёжная, даже служба погоды порой ошибается, но мы всё же рискнём сейчас, за несколько часов до финиша, узнать мнение о возможном победителе. Мой собеседник — заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР Лев Прокудин. Пожалуйста, Лев Николаевич.

Старик опустил руки по швам.

— Действительно… сегодня гонка на пятьдесят километров, действительно, стартуют двести двадцать четыре… представителя областей, автономных республик, городов Москвы и Ленинграда. Действительно… гонка на пятьдесят километров — это очень трудная гонка. Тут требуется хорошая подготовка. А также большой опыт. Чтобы распределить силы. Хотя я лично не удивлюсь, если покажет себя и наша талантливая молодёжь.

А сам глазами молит: «Ну, всё?»

«Нет, ты у меня так просто не отделаешься!» — думает довольный Кречетов.

— Говоря о большом опыте, вы, Лев Николаевич, наверное, имеете в виду вашего ученика, олимпийского чемпиона Ивана Одинцова?

— Ну зачем вы так, об этом-то зачем?

— Стоп, мотор. Лев Николаевич, в чём дело?

— Анатолий Михайлович, в какое вы меня ставите положение? Вы ведь в курсе, что Ваня давно у меня не тренируется. Он сам тренируется, он и знает не меньше, чем я, а я, возможно, для него устарел. Он меня уважает, и тренером пишет, и деньги я за тренерство получаю, а что он может теперь подумать? Что старикашке этого мало, славу ему подавай… Каждый сверчок должен знать свой шесток.

— Воля ваша. Я сформулирую вопрос по-другому. Натан Григорьевич, пожалуйста. Лев Николаевич, вы упомянули о большом опыте. Как в этой связи вы расцениваете шансы одного из самых опытных наших лыжников, олимпийского чемпиона Ивана Одинцова?

— Иван Одинцов… находится сейчас… по моему мнению… не в лучшей форме. Нет, пожалуй, так: не в самой лучшей своей форме. Но Одинцов он и есть Одинцов. Он никогда не сдаётся без боя.

— Спасибо, Лев Николаевич.

— Я ещё хотел сказать про талантливую молодёжь. Например, Рыбаков Игорь…

— Спасибо. Стоп мотор.

— Анатолий Михайлович, вы того мальчика приметили? Кому я лыжи мазал? Запомните, запишите: Рыбаков Игорь. Двадцать лет. Нет, нет, никаких авансов, только намёк. Рыбаков Игорь. Рыбак — запомните?

И позже он несколько раз возникал в поле зрения Кречетова, хоть и на почтительном отдалении; поймав же взгляд, производил жесты, имитирующие забрасывание удочки, и пятернями отсчитывал число двадцать.

Километров через десять, в ельнике, в тени, лыжня стала ходче: буран разбился о стволы и лишь задел по касательной, как бы смазал лыжню. Здесь Одинцов с Шерстобитовым достали и обошли Митю Леонтьева, динамовца, и это их порадовало: Митя ушёл в группе сильнейших; видно, и они уже сели группе на хвост. Митя их пропустил, пошёл сзади.

— Дай-кось, я поведу, — предложил Шерстобитов, когда началось безлесье, и Иван согласился, подумав, что Коля — мужик что надо. Снег продолжал падать, но редел и, ложась на старую укатанную колею, не спаивался с ней, осыпался под лыжами, мешал толкнуться в полную силу. Коля принял лидерство, чтобы всем досталось по справедливости. Идя же впереди, знал, что показывает Ивану своё скольжение, а значит, открывает, на каком участке от него сподручней оторваться. Но сейчас они были как бы одно целое, команда, состоящая из двоих, и объединяет их не цвет фуфаек и эмблем, но большее — корневое, и грех им хитрить и таиться.

Гнутые острия лыж подминали, таранили свежак, темп малость упал. Хотя и такой для многих был непосилен: на длинном тягуне они шутя объехали нескольких парней.

— Может, прибавим? — окликнул Иван Шерстобитова.