Владимир Солоухин: Славянская тетрадь

Что резко врезалось в мою зрительную память и держится до сих пор, так это партизанское шествие.

Мы стояли на гостевых трибунах, слева от мавзолея Георгия Димитрова, и, приподымаясь на цыпочки, старались то поверх голов, то в просветы между головами смотреть на происходящее. Впрочем, старались мы только первое время. Внимание вскоре ослабло. Ну, парад как парад. С протяжными командами, с перекатистым ура, с отчаянным битьем подошвами о жесткую брусчатку, с жуткими линиями чуть подрагивающих штыков. В общем, все как на Красной площади. Случалось нам и самим проносить помянутые штыки мимо нашего ленинского Мавзолея.

Вот пронеслись над центром Софии реактивные истребители. Вот проскрежетали танки, вот проехали мимо молчаливые пушки.

Сейчас должна по идее начаться демонстрация. Колонны нарядных людей с лозунгами, транспарантами хлынут на площадь. Наступила пора прислушаться, не доносится ли отдаленный гул праздничной толпы, но все было тихо слева. Площадь опустела, подготовив себя для чего-то нового, торжественного, необыкновенного. Вдруг, как порыв ветра по мокрой осенней листве, по гостевым трибунам прокатился рокот одобрения, дружный шум, а затем и аплодисменты.

Без всякого строя, вразброд, рассредоточась на пятнадцать-двадцать шагов друг от друга, не то ленивой, не то усталой походкой вступили на площадь люди. Они были одеты не по форме, как солдаты, и не празднично, как демонстранты. Один – в грубой брезентовой куртке, другой – в рубахе с засученными рукавами, третий – в лыжном костюме… Преобладали в одежде защитные тона, и даже были костюмы, разрисованные пятнами камуфляжа.

У некоторых болтаются прицепленные к поясу гранаты, у некоторых из-за пояса торчат пистолеты. Свое оружие эти люди несли тоже кто как, но больше всего наперевес, в правой, опущенной вниз руке. На головах у некоторых были пилотки, у некоторых – береты, а некоторые были и вовсе простоволосы.

Шли и пожилые люди, и юноши, и молодые женщины.

Время от времени и тоже вразброд люди поднимали оружие – винтовку, карабин или автомат – и, потряхивая им над головой, приветствовали таким образом стоящих на Мавзолее руководителей государства.

Постепенно я понял их походку. Она была вовсе не ленивой. Она была независимой, полной достоинства и глубокой сдержанной силы. Это шли хозяева города, победители, шел народ. Нет боязни, что собьешься с ноги или потеряешь строй. Нет и стремления как можно выше поднять ногу, как можно сильнее ударить ей о брусчатку, как можно резче повернуть голову в сторону генерала. Идет себе пожилой человек, идет под тысячами глаз, идет, как ему удобно, как ходил он по тайным балканским тропам. Оружие при нем. Он поднимает его для приветствия. Идут его друзья. Их много. Они в редком шахматном порядке заняли всю площадь. И если любую воинскую часть можно одной командой повернуть направо, налево или даже кругом, то как повернешь этих людей, каждый из которых есть отдельный характер, отдельная личность, а все вместе они объединены идеей, они – сила, партизаны, в конечном счете народ.

…Смотришь теперь, спустя восемь лет, на план ненаписанной книги, и не всегда даже вспомнишь, что означает та или иная фраза. Например, я долго недоумевал, к чему у меня записано: «Красивые ли русначки в Мариуполе?»

Потом-то вспомнилась яблоневая (как если бы в райском саду) дорога. Груды яблок по сторонам. Ветви, отягощенные плодами. Яблоки падают прямо на асфальтированное шоссе и раскалываются при падении. Иной раз яблоко стукнется о верх машины или упадет на капот. Сады одной деревни сливаются с садами другой, охватывая всю Кюстандильскую котловину. Ни заборов, ни сторожей, ни собак, ни воришек. Груды яблок, яблони, осыпанные плодами, асфальтовое шоссе, пробегающее через грандиозный, на десятки километров раскинувшийся сад.

Мы подошли к крестьянкам, убирающим яблоки, и разговорились. У одной молодой болгарки (надо ли говорить, что у нее черные большие глаза, черные волосы и яркий румянец сквозь смуглую кожу) муж уехал в Советский Союз, в Мариуполь, не то на практику, не то на курсы по сталелитейному делу. И вот уж живет там, в Советском Союзе, третий месяц. Болгарка, вроде бы шутя, но с затаенной тревогой раза три переспрашивала у нас: красивые ли русначки в Мариуполе? Мы постарались убедить ее, что рядом с ней померкнет любая русначка. Но не знаю, добились ли успеха, потому что, когда прощались, она еще раз захотела уточнить: светло-русые ли русначки живут в Мариуполе или тоже все больше темные, как здесь, в Кюстандильской котловине?