Владимир Дягилев - Доктор Голубев

— Экспериментатор!.. Диагноза правильно поставить не может. Гм… Ему бы только пошуметь, порисоваться…

Неприятная догадка пришла на ум Пескову: «Да-с, безусловно. Этот молодой человек желает завоевать авторитет новатора. Карьеру, так сказать… Ну, нет… Не позволю…» Песков подбежал к телефону, торопливо набрал номер отделения и закричал в трубку:

— Гудимова! Алло! Гудимова, что вы там, спите? Утром перевести больного Сухачева в сто девятую палату, Да-с, к майору Брудакову. Что? Мест нет? Поменять… Что? Очень тяжелый? Вот я и перевожу его к более опытному врачу… Не болтайте.

Он бросил трубку.

— Снежок выпал! Снежок выпал! — услышал Голубев звонкий голос Наденьки и проснулся.

Комната была как будто светлее, стены и потолок, точно после ремонта, сияли белизной. Утренняя, зимняя, бодрящая свежесть наполняла комнату. Эта белизна и эта свежесть были знакомы Голубеву с детства. Двадцать два года прожил он в Сибири и хорошо помнит радостное ощущение первого снега, понимает всю важность и значимость этого события для Наденьки.

«Снежок выпал» — это значит, кончилась распутица, сковывающая детей, когда летние игры уже невозможны, — грязь и слякоть не дают развернуться, — а зимние забавы недоступны. И как ждешь этого первого снега! Как по утрам прямо с постели бежишь к окошку, заглядываешь на крыши соседних домов, а с вечера, перед тем как лечь спать, смотришь на небо и гадаешь: «Выпадет — не выпадет?» — и про себя молишь: «Хоть бы выпал!» Как жадно вслушиваешься в разговоры взрослых и ловишь приметы, по которым завтра быть снегу! Как он снится тебе во сне!

«Снежок выпал»» — это детский праздник. Кончилось безделье. Начинается горячая пора. Да здравствуют санки, лыжи, коньки, снежки и снежная баба!

Сколько приятных, щемящих сердце воспоминаний тотчас возникло в памяти Голубева. Вот он, мальчишка, сидит у горящей печи. Ветер подвывает в трубе. Гудят за окном провода. Огонь скользит по поленьям, потрескивают дрова, поплевывают красными угольками, и сколько простора для детской фантазии! Чего-чего не увидишь в огне! То кажется, что красные мужички в красных опоясках пляшут какой-то дикий, невероятно быстрый танец, присвистывают, подпрыгивают, еще убыстряют темп, шатаются от усталости, напрягают силы и все пляшут, пляшут, не уступая один другому, и наконец в изнеможении все сразу валятся с ног. И тотчас им на смену выбегает хоровод девушек. Они кружатся все быстрее и быстрее, мелькают, переплетаются голубые и алые ленты. И вдруг девушки, словно испугавшись, разбегаются. Появляется косматый старик с рыжей бородой и зелеными волосами… И еще, и еще, покуда не прогорят дрова, в огне возникают все новые сказочные видения. А когда дрова прогорят, прямо на горячие угли отец бросает картошку. Печеный на углях картофель называли «печенка». Его ели тут же, у печи, с черным хлебом, густо посыпая солью, ели с большим аппетитом, обжигая пальцы и губы…

Голубев почувствовал голод — засосало под ложечкой, засмеялся и вскочил с кровати.

Девочки в одних рубашонках, босые, стояли у окна.

— Вы чего это, гуси-лебеди, босиком стоите? Простынете, — весело сказал Голубев, подхватывая их на руки.

Девочки взвизгнули и затараторили.

— Папочка, а на санках сегодня кататься можно? — кричала Наденька.

— А ты мне лыжи купишь? — спрашивала Валя. — Ты обещал.

— А снежок больше не растает?

— А в валенках идти можно?

— Все куплю, все можно, все хорошо, — сказал Голубев, прижимая девочек к себе и кружась с ними по комнате.

И тут он услышал, как у девочек стучат сердечки — быстро и радостно, и сразу вспомнил про Сухачева, про его сердце.

«Утро вечера мудренее», — сказал вчера Песков. Сейчас утро, и надо что-то решать.

Голубев посадил девочек в свою кровать и начал одеваться.

— Ты уже уходишь? — спросила Наташа, увидев его одетым.

— Да, нужно скорее в госпиталь.

— А завтрак?

— Я не хочу. Заверни мне что-нибудь с собой.

— А я блины завела.

— Не обижайся. Хочешь, завтра в театр пойдем?.. Нет, нет, не возражай. Конечно, идем.

Голубев обнял жену и вышел из комнаты.

По палате кто-то прошел, громко шлепая туфлями. Кольцов проснулся. Сомнения быть не могло: так шлепают столько «ни шагу назад».

«Ни шагу назад» — больные называли туфли без задников. В таких туфлях действительно нельзя было сделать назад ни одного шага: туфли немедленно оставались на полу.

«Ни шагу назад» в сто седьмой гвардейской носил Хохлов.