Аркадий Вайнер - Я, следователь..

Честно говоря, я даже не хотел думать, что могу ошибиться. Это было бы несправедливо. Ведь я и так почти никогда не рассчитываю на помощь счастливых случайностей. Хотя бы потому, что нет в них прочности, нет никакого запаса надежности. Я верю только в одно – в логику. Потому что вся моя работа – это борьба с загадкой, которая бывает порой разложена на плечи десятков людей и сотни событий. Поэтому победить загадку можно только логикой и доброй помощью людей. Моей логике противостоит логика преступника. Но сильнее, предусмотрительнее должна быть моя логика, потому что мне нужно – позарез – узнать, кто этот парень, убитый на шоссе.

И мне не хотелось думать ни о чем другом. Хотя это для профессионала непростительно. Но как только я прочитал слово «Таллинн», я вспомнил, что это – большой порт. В портах моряков обслуживают бассейновые поликлиники. И эти «бассейновые» здорово ложились в полустертую печать…

Фототелеграмма.

Отделу милиции Таллиннского горисполкома.

Чрезвычайно срочно! СЛЕДСТВЕННАЯ!

Прошу проверить, не принадлежит ли Таллиннскому промкомбинату клеймо, изображенное слева с увеличением в двадцать раз [Т. П. К.]. В положительном случае – выпускает ли промкомбинат мужские расчески с таким клеймом.

Сообщите также, есть ли в Таллинне Бассейновая поликлиника, кого она обслуживает и где она находится.

СЛЕДОВАТЕЛЬ.

..Климов проводил меня до машины. Я возвращался домой.

Климов смущенно протянул мне старую авоську с яблоками:

– Вот… значит… яблочков… У них там, у литовцев… таких не покушаешь…

– У эстонцев, – улыбнулся я. Климов, помолчав, вдруг сказал;

– Вот мы и расстаемся…

Я взглянул на него и понял, что он огорчен этим. И мне вдруг стало стыдно. Мы были знакомы всего три дня. Целых три дня. И я даже не спросил его имени. Он добросовестно выполнял мои поручения, переживал вместе со мной, мы советовались, шутили, огорчались, и, если бы он не сказал – «вот мы и расстаемся»,– я уехал бы, не узнав его имени. Какая глупость! Как бессовестно мы обкрадываем самих себя. И я подумал, что Наташа за три дня узнала бы не только имя человека, который был все иремя рядом. Она знала бы о нем все. Как она знает обо мне. Видно, настоящей доброте ваучиться нельзя. И учиться опасно – есть риск стать лицемером. Все-таки я спросил нерешительно;

– Послушайте, Климов, а… как вас зовут? Климов кашлянул, прикрыв рот ладонью, и сказал с достоинством:

– Андреем Степанычем кличут.

Я отворил дверцу, козырнул ему и сказал:

– Мы еще увидимся… Климов пожал плечами:

– Кто его знает… Мне ведь на пенсию скоро.– Он неожиданно улыбнулся и подтолкнул меня.– Ну, садись, садись давай. А то опоздаешь…

Мы пожали друг другу руки, «Волга» плавно тронулась. И тогда я не выдержал, высунулся из окошка и заорал:

– Мы еще увидимся… увидимся, Андрей Степаныч!.. Он, улыбаясь, стоял на дороге и махал мне вслед своей линялой, выгоревшей фуражкой. Дождь крупными блестящими каплями застревал в его коротко подстриженных, с густой проседью волосах…

…Девушка в голубой шинельке и платочке, повязанном поверх кокетливой пилотки, остановила меня у выхода на взлетное поле.

– Это бессмысленно. Уже откатили трап…

Я еще спорил с ней, хотя тоже понимал, что это бессмысленно. И почему-то вспомнил, что двери в самолетах запираются герметически. Дождь ударил сильнее, и холодные струйки противно потекли за воротник. Да, в век технического прогресса дождь самолетам не помеха. И вовсе не помощник он двум бестолковым людям, которые любят друг друга и не могут никак договориться. На самолете и в дождь работают всякие там радары, автопилоты и разные другие диковины. Эх, если бы кто-то сконструировал автопилот в любви. А чем… Ну его к черту!..

Я стоял под дождем, бездумно приглаживая мокрые волосы, и смотрел, как винты ИЛа скручивают из водяных капель сверкающие дрожащие диски. Потом как-то безразлично подумал: «Интересно, Наташа меня видит?» Вспыхнули факелы у выхлопных труб, моторы оглушительно завыли, и самолет поехал в другой конец поля, уменьшаясь и тая в дождевой пелене. Потом, уже еле видный, он остановился, развернулся, заревел еще громче и очень быстро побежал мне навстречу, и я был уверен, что около меня он затормозит. Но на середине полосы он легко подпрыгнул и, прошив низкую ветошь серых облаков, исчез из глаз. И я испугался, что больше никогда не увижу Наташку…