Езетхан Уруймагова - Седьмой сын (Рассказы, очерки, статьи)

— Ну как, поедем или ночевать будем? — спросил агроном, и я услышала в его низком басистом голосе певучий говор украинца.

— Ночевать, — ответил Владимир. — Покажем завтра учительнице весь колхоз. Пусть посмотрит…

Мне захотелось рассказать этим двум замечательным людям, осетину и украинцу, хозяевам этих земель, как на этих холмах жили их отцы и деды — в неодолимой нужде, в бесправии и кровавых распрях…

У курганов паслись стреноженные кони, над горами обломанным колечком висела бледная маленькая луна. Звенела река, серебром отливали поля, темной стеной вдали тянулись леса — наши леса, наши поля, наши реки.

И захваченная мечтой своих юных собеседников, я, позабыв о своих сединах, мечтала вместе с ними: вот в голубизну неба поднимается мрамор, гранит покрывает улицы, ярче звезд сверкает всюду электричество, нежным белым пухом цветут наши сады…

И я, который раз, пожалела о том, что не дана человеку вечность, потому что бессмертна жизнь на земле…

[8] Печатается по тексту сборника «Самое родное». Датируется 1949 годом. Основная тема рассказа — кровная месть — широко разработана в ряде произведений Е. Уруймаговой. Об этом см. примечание к рассказу «Два детства».

Вечер застал меня на станции Ардон.

До ночи мне надо было добраться в колхоз «Партизан». Но на привокзальной площади машин не было, и без особой радости я подумала о том, что ночь придется провести на станции.

— Садитесь, подвезу, — обратился ко мне полный мужчина средних лет с широкой крутой спиной. — Машин до утра не будет, а вас дождь промочит. Видите, — показал он на свинцово-фиолетовые тучи, которые стремительно неслись из-за гор. — Хорошие тучи! Большой должен быть дождь. Только бы мимо не прошел… Ну что ж, поехали?

Я с благодарностью приняла предложение незнакомого человека.

Пыльная извилистая дорога бежала по пшеничному полю, и высокие упругие колосья с жестким шуршанием царапали бока двуколки.

Мой спутник был молчалив, но я обратила внимание на то, с какой легкостью, с какой мальчишеской лихостью правил он лошадью. Каждый раз, натягивая вожжи, он чуть привставал, и казалось, что он вот-вот залихватски гикнет и конь понесет.

— Вижу, что вы в кавалерии служили, лошадь чувствует вашу руку, — сказала я, желая завязать разговор.

Он повернул ко мне лицо и с усмешкой, но без горечи сказал:

— Хромых в армию не берут, тем более в кавалерию. Там ноги нужны такие, чтоб крепче стали были.

Он натянул вожжи, тихо присвистнул, и лошадь пошла бодрой рысью. Подул встречный ветер. Последние лучи солнца скользнули по вершинам курганов. Большие черные тучи мчались нам навстречу.

— Хоть вы и не были на фронте, но лошадью правите, как настоящий кавалерист, — сказала я.

Он снял шапку и повернул ко мне левую щеку.

— Видите: вот, что мне помешало воевать.

У него не было левого уха, и всю щеку, от виска до подбородка, прорезал розоватый след давней раны.

— Это одна причина. А вторая та, что я хромой. Я только с виду герой, а если присмотреться ко мне поближе, так я весь продырявлен.

— Как же это так? На войне, говорите, не были…

— Да, не был, а все-таки изувечили. Меня так и зовут: «одноухий кучер», как будто люди забыли мое имя.

Он умолк. Я не беспокоила его вопросами, чувствуя, что воспоминания ему неприятны.

Тучи промчались стороной, и в потемневшем вечернем небе проглянули первые бледные звезды. Ветер внезапно стих, и по поверхности пшеничного поля пробежала зыбкая рябь. То тут, то там прорывалась гортанная песенка перепела. Где-то за курганом прозвенел ручеек, и над посиневшими холмами повис острый серп луны.

— Вас куда везти, — спросил возница, — в бригаду или в село?

— В правление везите, мне председатель колхоза нужен.

— Председатель в поле ночует, в стане второй бригады. Значит, нам по пути, — сказал он и хлестнул лошадь.

Мы поднялись на пологий холм, где кончались пшеничные поля и начинались кукурузные посевы. Внизу, в ложбине, переливались яркие огни. Луна вдруг показалась мне совсем маленькой и бледной, а небо слишком высоким и холодно-неуютным. И мне захотелось поскорее добраться к этим огням внизу. Не спрашивая, я потянула к себе вожжи и хлестнула лошадь, которая и без того бежала довольно резво.

— Не боитесь? — спросил мой спутник. — Лошадью править не каждый умеет, а места наши неровные.

— Мне эти места с детства знакомы, — ответила я, не отрывая взгляда от ярких огней колхозной деревни.