Даниил Краминов - Сумерки в полдень

После этого долгого и шумного вечера, проведенного с эсэсовцами, Хэмпсон перестал возмущаться и негодовать, когда слышал едкие намеки на то, что Гендерсон не посол Британии при Гитлере, а посол Гитлера при английском короле. И последняя поездка в Берлин вместе с Вильсоном убедила его, что в этих намеках — большая доля правды.

Антон выжидательно молчал, не решаясь спросить, что случилось во время этой поездки. Допив свой бокал, Хэмпсон наполнил его снова и отодвинул на середину стола. Саркастически усмехаясь, он рассказал о том, как Вильсон, посол и он, Хэмпсон, которому поручили нести чемоданчик, специально сделанный для особо важных правительственных бумаг, явились в огромный кабинет Гитлера и тот, разыгрывая радушие, посадил посланца премьер-министра рядом с собой на диван, временами доверительно прикасаясь кончиками пальцев к его колену. Но едва Вильсон передал письмо чехословацкого правительства, в котором отвергались немецкие требования, предъявленные Чемберлену в Годесберге, Гитлер с легкостью опытного артиста перешел от радушия к бешенству. «Все! Все! — закричал он, не позволив переводчику дочитать письмо до конца. — Это все решает! Теперь я раздавлю этих чехов! Раздавлю!» Он вскочил с дивана и, выкрикивая что-то нечленораздельное и размахивая руками, пошел к дальней двери, Гендерсон, не осмелившийся сесть в присутствии Гитлера, бросился за ним. «Ваше превосходительство! Подождите, ваше превосходительство! Уверяю вас, ваше превосходительство, — выкрикивал посол, — мое правительство вовсе не принимает и не одобряет чехословацкого отказа! Сэру Вильсону поручено устроить встречу между чешскими и германскими представителями и, если вам будет угодно, с участием представителя британского правительства». Остановившись, Гитлер выкрикнул: «Я не хочу встречаться с чехами! Не хочу разговаривать с ними!» — «Но там же будет представитель Британии, ваше превосходительство», — поспешил вставить Гендерсон. «Да плевать мне на британского представителя! — заорал Гитлер, распаляясь еще больше. — Старая дерьмовая собака, должно быть, взбесилась, если думает, что может удержать меня такими штучками!» Бледный, сразу вспотевший, Вильсон поднялся с дивана и трясущимися губами едва слышно пролепетал: «Если господин Гитлер, говоря о старой дерьмовой собаке, имеет в виду премьер-министра Великобритании, то я могу заверить вас, что он… он… он не взбесился, он… он хочет только сохранения мира». Гитлер взглянул на Вильсона уничтожающе и сказал Риббентропу, вытянувшемуся рядом, как солдат перед генералом: «Мнение задолизов премьера меня не интересует». Риббентроп улыбнулся, одобряя острое словцо, сделал шажок поближе к Гитлеру и что-то зашептал ему. Тот слушал, постепенно успокаиваясь и распуская жесткие складки на лице. «Хорошо, хорошо, — сказал он своему министру нетерпеливо. — Если они хотят встречи, мы согласимся на нее, но при условии: мой меморандум, который я передал старику в Годесберге, принимается безоговорочно, и так же безоговорочно принимается и первое октября, как срок, когда условия меморандума должны быть выполнены».

Он снова двинулся к двери, но почти тут же остановился и, повернувшись вполоборота к Риббентропу, пренебрежительно бросил: «Их положительный ответ должен быть передан мне через два дня». — «По истечении двух дней, ваше превосходительство? — почтительно изгибаясь, спросил Гендерсон. — К полуночи?» — «Нет! — отрезал Гитлер, не глядя на посла. — К двум часам дня!»

Умело разыгранное Гитлером негодование потрясло Вильсона. «Предупреждение», которое он так усердно заучивал в самолете, вылетело у него из головы, и его язык не повернулся сказать Гитлеру неприятное. Вильсон не поехал в Спортпалас, где выступал Гитлер, но покорно обещал слушать его по радио. Сидя у приемника в гостиной посла, Вильсон морщился, прислушиваясь к грубой ругани оратора и диким воплям аудитории, время от времени шептал испуганно и восхищенно: «Грубиян! Что за грубиян! Но какая сила! Какая страсть!» А диктуя позже Хэмпсону телеграмму в Лондон о встрече с германским рейхсканцлером, не осмелился воспроизвести слова, которыми тот обругал премьер-министра и его посланца. «Эпитеты, примененные к мистеру Чемберлену и сэру Горацию Вильсону, — смущенно продиктовал Вильсон, — не могут быть повторены в гостиной».

Если «старый джентльмен», как называл Хэмпсон Вильсона, выглядел в его рассказе смешным и жалким, то Гендерсон представал в непонятной для посла роли. Он ни разу не возразил Гитлеру, не замолвил ни слова в поддержку чехов, ни слова в защиту своего правительства. Посол был покорен и услужлив, как адъютанты и помощники фюрера. И, даже вернувшись в посольство, Гендерсон не позволил ни себе, ни другим критиковать оскорбительное поведение Гитлера.