Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

А еще — книг нет. Черт побери, взять забыли. Лев Моисеевич не предусмотрел. Надо экспедицию снаряжать. Но кому ехать? Берту Лазаревну не пошлешь — она, видимо, в печатной продукции не очень разбирается, да и нельзя ей ехать — на ней вся кормежка (ах, конечно, не так — заботливое вскармливание). Таня? Но она и дорогу до станции еще не знает, и странно представить, как она одна в электричке едет. Да случится с нею что-нибудь обязательно: пристанет к ней кто-нибудь, Москву проедет, ключи от дома потеряет… С ней все может быть. А Нине ее одну оставлять, самой ехать — тоже, выходит, нельзя, Лев Моисеевич рассердится, если узнает.

Поэтому поехали вместе — Таня и Нина. Берта Лазаревна перед отъездом смущенно попросила выполнить несколько необременительных хозяйственных поручений, раз они все равно едут в Москву, — прежде всего купить сметану.

В вагоне в это обеденное время было свободно, почти пусто, ехать предстояло долго, и Нина решила провести небольшую разведку.

— А что, — спросила она, — в прошлом году у вас правда что-то случилось?

— Когда?

— В Воронеже.

— А, — спокойно протянула Тата, — не было ничего, это он все выдумывает. А ты почему спросила?

— Я подумала, — созналась Нина, — может, Борис приезжал?

— Нет, он не мог. — Сначала пообещал, а потом не приехал!

— А где он живет?

— Трудно сказать, — сказала Тата, — иногда мне даже кажется, что он совсем рядом. Может, он и сейчас в соседнем вагоне едет.

— Зачем?

— За сметаной, наверное.

Посмеялись. Потом Тата сказала.

— А я про тебя тоже что-то знаю.

— Что? — удивилась Нина. — Я кажется ничего не скрываю.

— Так-то оно так, — сказала Тата, — а про то, что училась на филологическом, не говоришь.

Интересненько! Это кто же за кем следит и кто чьи тайны раскрывает, спрашивается? Может, она и про Гегина знает? Тогда все, хватит, Нина больше в это чертово Кратово не вернется — ну и дом, ну и субъекты, запросто облапошат, и глазом моргнуть не успеешь.

— Почему? — спросила она. — Я это не скрываю. А ты откуда знаешь?

— А Лизочка — помнишь, у меня такая подружка из параллельного класса есть? Она тебя видела на Стромынке, когда к однокурсницам приезжала. Она сейчас на третий перешла.

Черт бы ее побрал. Всегда она ненавидела это имя — Лиза, Елизавета. Что-то крысиное в нем есть. Нос острый, и длинный голый хвост тянется. Фу, пакость. Что уж тут теперь отпираться?

— А, — сказала Нина, — и я ее видела, наверное, тоже, только забыла потом. Она, наверное, на другом потоке училась. Ничего удивительного. Я сейчас даже своих бывших соседок по комнате никого не вижу, как сквозь землю провалились. Или так сильно изменились меньше чем за год?

— А может, это они? — вдруг спросила Тата.

— Что — они?

— Я не знаю точно. Ты только не волнуйся. Но там у вас девочки, из одной комнаты все… понимаешь?..

— Что? — похолодела Нина. — Что?

— Я не знаю точно. — Нинин страх передался и ей, Тата говорила уже бессвязно, какие-то обрывки фраз вылетали у нее изо рта, как будто кто-то сжимал ей горло: — Какая-то колбаса… под Новый год… яд… через два дня…

— Умерли? — взяв себя в руки, спросила Нина.

Таня кивнула.

— А фамилии ты не помнишь?

— Можно Лизавете позвонить.

Вот так. Как у Грибоедова: шел в комнату — попал в другую. А ведь за чем-то они ехали, черт побери. Ах да, за сметаной! Но зачем теперь сметана?

— Это, наверное, Лобзикова Оленька посылку получила, — сказала Нина. — Ей всегда из дома много слали; она съедать не успевала. А колбасный яд, я слыхала, самый страшный, от него редко спасают.

Но ведь это представить невозможно, чтобы вот так, все сразу. Ну Оленька — она девочка хиленькая, хотя и пухлая. У Ханбековой неизвестно в чем душа — кожа да кости, юбка на бедрах не держалась без булавок. Две красотки — Пугачева и Микутис — конечно за своим весом следили, лишнюю калорию не съедят, в них тоже сопротивляемости не много. Но Антошкина-то как? Ведь на ней, честное слово, пахать было можно. Такую лошадку свалить! Но, наверное, у нее и аппетит получше, чем у остальных, был, накинулась на домашнее. Конечно, под праздник родители Оленьки много колбасы прислали — Антошкина ведь справедливой была, она следила, чтобы всем хватило, одна не стала бы обжираться.

Была! Теперь она, оказывается, была. Нина к ним с шампанским не успела. И в этот Новый год не пошла их искать, хотя мысль такая была — купить две бутылки и торт и пойти поздравить, разрубить этот узел, развеять прошлое. Но не пошла, струсила, если признаться. А вот теперь уже не пойдешь.