Алексей Ливеровский - Охотничье братство

Пожалуй, из всех моих друзей-охотников никто столько не добывал вальдшнепов, уток, зайцев и другой дичи, как он. Однако с годами Модест стал меньше обращать внимание на результаты охоты: интересуется природой в самом широком смысле, ходом процесса охоты, а не количеством взятой дичи, дарит ее друзьям и спутникам. Еще характерная черта: не может снять шкурку с убитой пушнины или — еще труднее — добить подранка. Охоту и природу знает лучше всех из нашей компании — правда, это не удивительно, это его специальность.

Как компаньон по охоте приятен, не отказывается ни от какой работы: у костра, у машины и на стоянке в деревнях. Но самое хорошее в нем как в охотнике — верность делу. Такой пример. Многие мои гончие, особенно последние, отличались чрезвычайно высокой вязкостью; когда со мной Модест, я спокоен. Если заяц или лисица вовремя не взяты, наступает кризис: вечер, надо торопиться с отъездом, а в таинственной глубине леса идет и идет неустанный и неумолчный гон. Снять с гона собаку чрезвычайно трудно. Надо по лесу в темноте подобраться к гону, остановить и взять на поводок обазартившуюся собаку. И вот тут-то, бывало, многие мои спутники, смущенно извиняясь, уезжали в город. И в какой-то мере были правы — им надо рано на работу. Модест никогда, ни при каких обстоятельствах гончую в лесу не бросит.

Дополню к этой характеристике, что, начав, как и все мы, в ранние годы с очень плохих ружей, он имел и имеет ружья высокого класса. Практика охоты с собаками начиналась с наших собак, потом были, конечно, и свои. Я навсегда запомнил его англичанку Диву, величайшего мастера работы по вальдшнепам. Несколько раз бывал с ней на осенних высыпках. Незабываема обстановка этих охот: высокое небо, нарядные леса, гогот пролетных гусей и… работа Дивы. Надо было видеть, как она осмысленно, прямо как человек, обыскивает припойменные ольшаники, как осторожничает, как, прихватив малейший запах, какие-то флюиды, оставшиеся на палой листве, уверенно ведет и четко становится. Ни один вальдшнеп не уйдет… вот он, длинноклювый красавец, взрывающийся воркующими крыльями неожиданно и резко!

Сегодня Модесту Владимировичу Калинину немало лет, сильно побелела голова, не очень уж хорошее здоровье, пожертвованное, как ни странно, тому же охотничьему делу, но по-прежнему великая к нему страсть. Свое научное мышление по охотоведению он обосновал на двойной основе: лесохозяйственном образовании и биологическом. По моему мнению, на сегодняшний день старший научный сотрудник ЛЕННИЛХа Калинин — один из самых знающих и ведущих охотоведов страны. Он широко наблюдает у нас и в соседних странах охотничье дело, пишет о нем, занимается составлением альманаха «Наша охота», страстно защищает природу и оскорбляется душевно, если кто-нибудь, спутав охотников с браконьерами, укоризненно выскажется об этой извечной человеческой страсти.

Модест Калинин с братьями Ливеровскими на выставке собак. 1973 г.

Моя дочь Ольга — член нашего охотничьего братства. Это несколько необычно, но иначе и быть не могло. В семье, весь уклад жизни которой отражал мою увлеченность охотничьей страстью, где использовалась любая возможность, чтобы уехать в лес, на озеро, в новгородское приволье, — в этой семье не было сына, росла дочь. А впервые я взял Ольгу в лес, когда ей было без малого три месяца. Из лесной деревушки Колмышино принес ее на полотенце к любимому озеру Городно. На высокой горе Мулёвке положил в одеяльце прямо на брусничник. Рядом мы с женой собирали ягоды. Вдруг девочка, обычно спокойная, зашлась отчаянным криком. Распеленав, увидели маленького рыжего муравья, — по себе знаю, рыжие самые кусачие. Так моя Ольга встретилась с первым в ее жизни «зверем». Потом было много разных зверей — и прежде всего собаки. Девочка относилась к ним без должного уважения. Подползала к моему свирепому Ошкую и тыкала пальчиком прямо в глаза. И тот безропотно терпел. Когда Ольга подросла, я научил ее ходить на лыжах, плавать и ухаживать за собаками. С семи-восьми лет стал брать в лес. Помнится, иду на тягу, а сзади поспевает моя кнопка, важно вышагивая по лужам в резиновых сапогах. Брал ее и на глухариные тока. Уходил от костра довольно надолго, а она спокойно оставалась одна, следила за огнем, помешивала кашу, играла какими-то палочками, тихонько напевала. Быстро научилась распознавать следы на снегу, узнавать голоса птиц. Помню, как я был доволен, когда она, повзрослев, стала стрелять на стенде и вполне прилично освоила дробовую стрельбу.