Иосиф Герасимов - Сказки дальних странствий

— Понятно, — серьезно кивнул Лука Иванович и распорядился: — Найди старпома, он покажет каюту.

Да я и сам знал, где моя каюта: когда шел от трапа по шлюпочной палубе мимо кают-компании, то увидел по правому борту дверь с надписью «Третий помощник». Вот туда я и направился. Содрал со стены календарь с улыбающейся малайкой на фоне Сингапура — его оставил мой предшественник — и принялся за уборку. Так началась моя жизнь на «Перове», первом моем рабочем, а не учебном судне, жизнь под командованием Луки Ивановича. А спустя полтора года я оказался на «Чайковском», оказался после отпуска, и получилось так, что и на втором моем судно капитаном был тот же Лука Иванович. А вот теперь он уходит с парохода…

Фиолетовые волны пригасали за кормой, образуя гладкую дорожку; в ней отражались бурые облака, а справа и слева от этой дорожки бугрились валы, иногда вспениваясь на вершинах; два странствующих альбатроса, выставив вперед оранжевые клювы, проносились над нами.

— Это хорошо, что шутить не любит, — сказал Юра, трогая двумя растопыренными пальцами очки. — Нам порядок нужен.

— Какой? — спросил я.

— Штурманский, — сказала Нина.

Я удивленно посмотрел на нее: это-то она откуда знает?

— Может, ты сомневаешься, что Лука Иванович моряк? — спросил я.

— Нет, — ответила Нина, — он моряк… Но старой школы.

Не иначе, ее кто-нибудь научил, коль она так уверенно говорит. Но кто же ее может научить? Леша, ее муж, отсюда далеко, да они, между прочим, с Лукой Ивановичем приятели.

— Таких не бывает, — сказал я. — Бывают или моряки, или бездарности. Лука Иванович моряк.

— А порядок нужен, — упрямо повторила Нина.

— Даже там, где он есть, он тоже нужен, — сказал я. — Ему нет предела.

— Доживем до завтра, — примиряюще сказал Юра.

— Постараемся, — сказал я.

…Мы подходили к Сиднею рано утром. Едва вошли в залив Порт-Джэксон, как альбатросы исчезли, видимо посчитав, что там, где нет сильных ветров, им делать нечего… Еще не поднималось солнце и над заливом висел светло-синий с серебром туман, но, по мере того как мы продвигались вперед, он все более светлел и светлел, превращаясь в призрачную кисею, по не плоскую, а имеющую свою глубину.

…Может быть, так он и входил сюда, каторжный корабль, рано утром, в тумане, и тысяча двести человек с тревогой и надеждой вглядывались в зыбкие берега, открытые капитаном Джеймсом Куком. Их было тысяча двести — каторжников вместе с конвоем и военной администрацией, — прибывших по королевской воле на постоянное поселение. Был январь 1778 года, и первое, что потрясло английских переселенцев, когда ступили они на землю, цветы… В Австралии в январе было лето… Они сошли на берег — каторжане и их конвой — и начали борьбу за жизнь, тем самым создавая новую страну… А меж высоких красных эвкалиптов бесшумно двигался юноша, держа копье, и рядом с ним, ступая привычными босыми ногами по колючей траве, шла она. Они шли среди просторного эвкалиптового леса…

Справа от нас, берег казался сплошной стеной. На нем даже трудно было угадать овраги, спуски, дороги, а слева берег постепенно высвечивался, и там, в зелени садов и пальмовых рощ, разбросано было множество домиков. Залип расслаивался на мелкие бухты, издали в них вода казалась зеркальной; внезапно небо стало розовым, и тотчас я увидел с мостика впереди словно бы повисшие над водным простором высотные дома строгих форм, берега не было — вода и дома, это рефракция сместила все на свете, мне стало это ясно, когда пароход наш по команде Луки Ивановича начал поворот влево, к бухте, — совсем в другую сторону от повисших в воздухе этажей.

Мы шли довольно быстро. Австралийский лоцман, высокий, сухой, с белыми глазами, стоял в рубке, широко расставив ноги, и, время от времени отпивая из чашки глоток кофе, подавал команды; Лука Иванович слушал их щурясь, глядел вперед и, словно пробуя эти команды на вкус, причмокивал губами, а потом уж отдавал их вахтенному. У нас на мостике стояла ЭВМ — она отсчитывала навигационные показатели; я любил эту машину, в ней еще много было для меня неясного, и потому можно было экспериментировать — она иногда решает такие задачки, что ого! Но ни лоцман, ни Лука Иванович ни разу не подошли к этой машине; чувствовалось — они относились к ней презрительно, они верили только своему глазу и опыту.

Прежде при подходе к порту, когда на мостике собирались все штурманы, у нас любили пошутить, кто-нибудь рассказывал веселую историю или анекдот, сегодня же раздавались только команды, хотя никаких перемен в Луке Ивановиче не было, он выглядел как всегда с утра — свежим, бодрым.