Анатолий Баландин - Каменный пояс, 1983

Это, например, совершенно бесценное интервью, которое Константин Симонов взял у Андре Тиммерманса, бельгийского гражданина, соседа Мусы Джалиля по камере в берлинской тюрьме на Лертерштрассе. Именно ему мы обязаны спасением «Моабитской тетради» и нашими знаниями о последних месяцах жизни героя. К. М. Симонов первым из журналистов отыскал А. Тиммерманса, сразу же, как только стала известна его роль в судьбе рукописи — поэтического завещания Джалиля. Интервью было опубликовано в «Литературной газете» в октябре 1956 года и, естественно, ныне мало известно широкому кругу читателей. Поэтому воспроизведение его в рецензируемой книге вполне оправдано.

Глубоко волнующий рассказ Тиммерманса дополняется свидетельствами других узников Моабита — Михаила Иконникова («В фашистских застенках») и Леона Небенцаля («Последние дни Мусы Джалиля»). В своей совокупности эти воспоминания, равно, как и воспроизводимые в книге документы, фотографии, воссоздают яркую картину смелой жизни и активной деятельности поэта перед самой смертью, тогда, когда другим казалось: жизнь кончена, любое дело бессмысленно. Не только словом, но и личным примером Муса пробуждает в пленниках оптимизм, веру в то, что «кто борется до конца, тот не умирает». Все невольники, ставшие свидетелями подвига Джалиля, — французы и поляки, чехи и словаки, бельгийцы и русские, — в один голос заявляют: «такого сильного человека, как этот татарин», они не встречали (т. 3, с. 223).

Эти замечательные строки из стихотворения М. Джалиля «Совет», в котором поэт дает свое толкование понятия «человечность», можно было бы поставить эпиграфом к двум другим книгам из «триптиха», в которых собраны лучшие лирические произведения поэта разных лет.

Стихотворения М. Джалиля, отобранные во второй том — «В пути», с некоторой долей условности можно ограничить следующими хронологическими рамками: ранний период (1918—1923), путь к зрелости (1924—1932), довоенная (1933—1940) и фронтовая поэзия. Третий том — знаменитая «Моабитская тетрадь» (июнь 1942— 1 января 1944 года), за которую поэт посмертно был удостоен Ленинской премии.

Была и вторая «Моабитская тетрадь», включавшая, видимо, стихотворения, написанные Мусой позже означенного периода. Известно, что он творил в полном смысле с «петлей на шее» до последнего дня жизни — 25 августа 1944 года. Но эта тетрадь пока не найдена.

В обоих томах стихотворения располагаются в хронологической последовательности. Сделать это было нетрудно, потому что поэт, как правило, сам ставил даты в своих рукописях. Благодаря принципу расположения материала читателю легче проследить за творческим ростом поэта, понять непростые связи между фактами его биографии и поэтическим вдохновением. Жаль только, что комментарии (их автор Клара Барская) не всегда помогают в этом: они неопределенны по своему целевому назначению, недостаточно конкретны, а, главное, охватывают далеко не все стихотворения, в том числе и такие, которые по своему содержанию явно нуждаются в текстологических, историко-географических и историко-литературоведческих пояснениях.

Однако не это определяет собою качество нового издания произведений Мусы Джалиля. И не его полиграфические достоинства и художественное оформление каждого тома и всей «обоймы» в целом.

Издание задумано и осуществлено с полным пониманием того, какое место занимает творчество выдающегося, татарского поэта в истории многонациональной советской литературы, какое значение имеет оно в формировании патриотических чувств юношей и девушек страны Великого Октября — духовных наследников Александра Пушкина и Габдуллы Тукая, Николая Островского и Мусы Джалиля.

Перелистывая любовно изданные томики поэта-героя, вчитываясь в давно известные и вновь открывшиеся для тебя строки его безукоризненно честных и высоко гражданственных стихов, сегодня, когда народ наш отпраздновал уже 60-летие образования небывалой в мировой истории семьи разноязычных, но единосердных республик, обращаешь внимание прежде всего на то, как органично, как вдохновенно сливается в поэзии Джалиля национальное с интернациональным. Стихотворений, специально посвященных теме дружбы народов СССР, у Мусы, пожалуй, нет. Может быть, для него, как это ни парадоксально, этой темы просто не существовало. Не существовало потому, что и разумом, и сердцем своим он воспринимал Страну Советов как нечто единое, не разлагаемое на части, родное во всех ее измерениях, на всем пространстве. Недаром он дал клятву: