Владимир Федоров: Белая Невеста

— Так они в земле. Бетонированные». Послал меня ротный в девичий снайперский взвод. Смотрю: у всех ордена на груди. Я и брякни: «За глазки и губки — орден Любке?» Ух! Что тут поднялось! Окружили, набросили мне на голову шинель и ну колошматить. Кто чем! Такую темную сыграли, что ай-яй-яй! «Ах ты, негодяй! — кричат. — У нас у каждой на счету по сорок — шестьдесят убитых фрицев! Мы, как святые, в пещерах живем! А он — глазки!» Еле я ноги унес. — Тракторист на миг зажмурил глаза не то от ужаса, не то от восхищения. — С тех пор я стал их звать взводом Катюш. — Филимон хитровато мне подмигнул: — Демобилизовался — привез в Козачий Бор одну Катюшу. А ты говоришь: ни в жизнь!

— Ни в жизнь, Филя! — вздыхая, твержу я.

— Мне бы грел очку! — не слушая моей клятвы, причмокнул тоскующий усач. — Для внутреннего согревания…

— Сгоришь, дед! Видно, любишь проклятую?

— Ненавижу я ее, Филя, похлеще, чем Иван невест…

В дверях качает головой Анна Васильевна:

— По койкам, полуночники! Сам вернулся.

В палату входит приземистый очкастый старичок. Голова гладкая, что сбитый скат. Мы, здоровенные мужики, боимся этих толстых роговых очков и жиденькой козлиной бороденки.

— С Победой, гвардейцы! — А сам хитро улыбается: — Никому тайком «Три соловья» не приносили? В окошечко? Молчите? Ну, ну!..

Клим Егорыч — человек решительный. В селе его зовут кто нашим Клинушком, а кто Козлом в очках. Привык, не сердится. «Я, — говорит, — любитель народного творчества».

Вот и сейчас он прицеливается к моей руке, что ближе к сердцу. Отказывает, подлая: мотор не тянет. Так бы и сказал. А то жует этот Козел в очках свою латынь, как капусту. Оттяпает руку, как пить дать оттяпает!

А Клим Егорыч пощупал мою руку, буркнул под нос:

— Ну, ну!..

И больше ни слова. Ушел.

Тут Анна Васильевна подсела ко мне на койку, посмотрела на меня своими спокойными глазами:

— Не волнуйся, орел!

— Не волнуйся! — загудел рыжий тракторист. — Зимой будет одна рукавица лишняя.

— Не слушай! — Анна Васильевна хитровато улыбнулась. — Тебе бы в теплые края! Поставят раскладушку у самого синего моря. Волна под нее подкатывает, камушки лижет. Так и спи целую ночь. Человек ты одинокий. Может, там и останешься. Есть у моря такая станица — Белая Невеста.

— Невеста? — я присвистнул. — Не хочу ни белых, ни чернявых, ни рыжих!

— Поезжай! — подмигнул мне огненный Филимон.

— Белая Невеста? — дядя Миша крякнул от удовольствия. — Как же! Штурмом брали. Кабы не моя Маруся — утонул бы я в подвале. Представляешь? Из бочки, что из душа, вино… Потоп! Маруся меня, как из-под огня, вынесла! Думаешь, крепко клюнул? Жажда мучила. Жарища! А вода соленая…

— Родниковую на соленую менять? — Я заерзал на койке. — Мне и своей Белогорщины хватает!..

Куда, скажите, я поеду? Тут, в Козачьем Бору, еще шпингалетом вертелся у верстака молчаливого деда Ерофея. Нырял, что в морскую пену, в пахучие березовые стружки. Научился тросточки ножом разрисовывать и такие дудочки вырезать — симфония! А то кусочек бересты к губам приложишь — куда там твоим соловьям!

А они, эти окаянные белогорские соловьи, легки на помине. В раскрытое окошко слышно: бьют в краснотале очередями. Щелк! Щелк! Кто всех перещелкает — того соловьихи любят. А мне-то что до них! Чтобы не слышать их проклятой любовной перестрелки, натянул я на голову казенное одеяло. Но чую: оно само с головы сползает.

Анна Васильевна терпеливая: как сидела, так и сидит.

— Не дури, орел! — Не спеша полезла в кармашек своего чистого халата. — Вот тебе адресок моей сестренки. Лилия Васильевна Перегудова. Она тебя определит. Поезжай! Чудотворный тупик, семь.

— Чудотворный?!

Впервой я не перечил женщине. Сам удивляюсь. «Раз так, — думаю, — шуруй, Шурыгин! Деньжата покуда есть».

— Жми! Она тебя подлечит, эта чудотворная Невеста! — не то уверял, не то насмехался рыжий Филимон. — Говорят, там раньше монашки в кельях жили, а теперь курортницы.

— Точно! Тот монастырь еще мы прикрыли! — Дядя Миша вздохнул: — Может, встретишь мою Марусю…

— А что! — говорю. — На Белом море мерз, погреюсь на Черном. Попытка не пытка!

Очкастый Клин Егорыч после трех моих атак выписал меня из больницы:

— Ну, ну!..

Поезд шел над самым синим морем. Жарища! Хоть выскакивай и ныряй. А вода в море чистая, лазоревая. Камушки перечесть можно, переливаются на дне.

Выхожу из вагона. А солнце — глазам больно!

Станция Белая Невеста будто из чистого рафинада. Так и хочется что-нибудь отколоть.

Читать дальше