Иосиф Герасимов - Скачка

Светлана взяла Антона за руку и смело отворила дверь, шагнула вперед, чуть ли не задыхаясь от собственной гордости. Они стояли на домотканом половике, а мать Антона и Найдин сидели за круглым столом под желтым абажуром с кистями. Стол был застелен бархатистой ковровой скатертью — ни у кого такой во всем Третьякове не было,— ее Вахрушев-старший привез из плавания. Найдин и Надежда Ивановна пили чай. Петр Петрович раздувал запавшие щеки и, сложив губы трубочкой, дул на блюдце; он и бровью не пошевелил, когда Светлана и Антон вошли в комнату, отпил из блюдца, сказал:

— А меды нынче душистые будут. Такого разнотравья давно уж не наблюдалось.

Он все же был здешний, третьяковский, и многое чего знал такого, о чем сверстники Светланы понятия не имели.

У Надежды Ивановны на какое-то время возник испуг в глазах, она метнула быстрый взгляд на Антона и Светлану и, вздохнув, сказала:

— Садитесь чай пить... Вам ить к двенадцати в школу. Экзамен, стало быть.

— А экзамен,— сказал Найдин,— они, почитай, сдали.

В зеленых глазах его мелькнул желчный отблеск.

— Давай, Антон, будем пить чай,— просто сказала Светлана.

Она села к столу, с привычной проворностью налила ему, себе, потянулась к ватрушкам, с удовольствием откусила и, перехватив сверлящий взгляд отца, сказала:

— Ты чем-то недоволен, папа?

Но Найдин не ответил, и тогда заторопилась Надежда Ивановна.

— Да вот, Петр Петрович, стало быть...— А дальше так и не нашлась, что сказать.

Найдин усмехнулся, достал носовой платок, обтер свою отполированную до черноты голову, на которой выступили редкие капли пота, сказал:

— Можете расписаться хоть сегодня. Я с загсом улажу.

— Мы тебя об этом, отец, не просили. Да и мне — семнадцать. Кто будет нарушать закон?

— Антону восемнадцать,— ответила мать слишком уж торопливо.

Найдин спрятал платок в карман и резко отодвинул от себя чашку.

— Ну, дак и хрен с вами,— неожиданно сказал он.— Как хотите, так и живите. Учишь вас, учишь, а вы...

Светлана рассмеялась, хотя ей вовсе не было смешно, но она так смеялась, что даже, хоть и не к месту было, а мать Антона невольно улыбнулась.

— Что ты, Светочка? — проговорила она.

— Нет, вы поглядите на него, на комдива этого, поглядите! И пусть он вам скажет: сколько маме моей было лет, когда он ее к себе увел. Она ведь так и умерла нерасписанной с ним.

Петра Петровича Найдина вроде бы ничем нельзя было пронять, а тут как открыл рот, так и закрыть не смог, и снова вся его голова заблестела потными каплями. Надежда Ивановна испугалась и замахала обеими руками:

— Да бог с тобой, Светочка... Да что же это ты...

Найдин посидел молча, так же молча встал, пошел к двери, было слышно — отъехала от ворот двуколка.

Светлана, прижав руки к лицу, упала на стол и разрыдалась громко и безутешно, ей и в самом деле сделалось страшно, по-настоящему страшно, она любила отца, и то был первый бунт ее против него.

Светлана без особых трудов добралась от аэропорта к автобусной станции, или, как ее тут величественно называли, «Автовокзалу».

На скамьях подле просторного, со стеклянной стеной здания сидело много всякого народа. Пассажиры чутко прислушивались к разносившемуся из нескольких динамиков голосу дикторши, которая то и дело объявляла о посадке на такой-то платформе в автобус. Светлана прошла в кассовый зал, направилась к окошечку с надписью «Третьяков». Из расписания вычитала, что попала в перерыв: автобуса не будет часа два. Она вздохнула — придется ждать.

— Если в Третьяков, можем доставить,— услышала она рядом вкрадчивый голос.

Опираясь на барьер, помахивая круглым брелоком с ключами, стоял невысокий человек, скуластый, с белыми лохматыми бровями, из-под которых поглядывали маленькие веселые глаза; сам он был весь какой-то остренький: тонкий нос, небольшой, выдвинутый клинышком, подбородочек и тонкие усики над тонкой губой. Человек показался ей удивительно знакомым, но она не могла сразу вспомнить, кто он. Пока соображала, что ответить, он сам узнал ее и пискляво крикнул:

— Светка! Ты, что ли?!

Из-за этого неожиданного писка она и узнала его: Сережка Кляпин, ее соученик по школе, она никогда его не вспоминала, да вроде и не за что было вспоминать, в классе училось около тридцати человек, разве всех удержишь в памяти, но Кляпина вспомнила и удивилась.

— Я, Сереженька,— сказала она.— Ты что тут, левачишь?

— Ага! Леваков ищу, время подходящее,— кивнул он на окошечко.— А ты, смотри, фартовая какая стала! Я бы не узнал. Да карточку твою недавно видел... К Петру Петровичу забегал, а у него ты на стенке висишь... Ну, если к нам, так поехали, что ли?