Юорис Лавренев: Звездный цвет

version="1.0" encoding="utf-8"?> prose_su_classics Юорис Андреевич Лавренев Звездный цвет

Написан рассказ был в Ташкенте, опубликован в 1924 г. в «толстом» ленинградском журнале «Звезда». Это первое произведение Лавренева, увидевшее свет в большой столичной печати. С тех пор переиздавался много раз, входил во все Собрания сочинений писателя.

Рассказ основан на личных впечатлениях, полученных за годы работы Лавренева в Средней Азии. Сюжет — вымышленный, но подобные сюжеты в те годы (вплоть до середины 30-х гг.) часто разрабатывались в советской литературе. Тема борьбы с байской моралью, с традициями, насаждавшимися в области семейных отношений исламом, борьба за освобождение женщин Востока долго волновала советскую общественность, а следовательно и литературу.

В 1927 г. по мотивам рассказа на студии Узбеккино был поставлен фильм «Шакалы Равата», пользовавшийся большим успехом и вошедший в историю советского кино как одна из первых творческих побед кинематографий среднеазиатских республик.

1.0 — создание файла Леда777

Когда изумрудом зальется передзорное небо над двумя горбами Большого Чимгана и заплещут по нему чуть зримые розовые светы, гора становится темно-синей, резкой, огромной и нависает над мягкой шелковистой тишиной долины.

Ледяной ветер с фирнов [1] Фирн — зернистый лед высокогорных областей. закружится над ветками садов, набухшими серыми сердечками почек, сорвет пыльный вихор с растрескавшегося дувала, со свистом пронесется по краснокаменному ложу Чимганки, где по круглым валунам с грохотом катается стальная льдистая вода.

Шарахнется с визгом под шатучий мост и, вырвавшись, ударит в низкую стенку чайханы.

Вздрогнут лайковые стволы тополей, взнесется яркоцветная бахрома паласа на перилах, и откроет воспаленные от анаши глаза зеленобородый чайханщик Ширмамед.

Плотнее запахнет на сморщенной волосатой груди вылинявший халат. Из его дыр клочками торчит побуревшая вата.

И пошевелит железным крючком потухающие уголья в мангале.

Холоден и зол фирновый ветер перед рассветом. Аллах насылает его напомнить старым костям дыхание ангела смерти, живущего там, на горе, между двумя горбами Чимгана.

Но аллах всемилостив, и не успеет пронестись холодный порыв, как ослепительной полосой заблещут снега на острой грани хребта, и над ней, круглясь, вырастая, торжествуя, уже пылает низкое огромное солнце.

Звонко орут петухи, и из глубины долины, где бьет пенными губами в черные сиениты неукротимый Чирчик, вздымается теплый пар.

Зима доживает последние дни.

Ширмамед садится на коврик лицом к солнцу и долго раскачивается, склоняясь к земле и шепча белыми сухими губами молитвы.

— Митька!

— Що?

— Сидлай коней? По фураж поидемо!

— Зараз!

Из глиняного короба курганчи [2] Курганча — глинобитная постройка. вылазит, зевая, Митька.

Под приплюснутой богатыркой пепельными спиралями Митькины кудри над бронзово-черным загаром лица.

Глаза у Митьки весенней полой водой днепровской играют, губы налитые, и широченной щелью расплылась над хлястиком шинель на гранитной спине.

Митька, щурясь, идет к коновязям, где шуршат клевером в мягких и влажных губах сытые кони.

Лет Митьке двадцать три, из-под Белой Церкви родом, и зовут его Дмитрий Литвиненко.

Так дома звала ненька и даже не так, а Митро, и так же кликали крутогрудые, крепкотелые девчата на вечерницах.

За два года забыл это Митро, и теперь зовут его: Девятого кавалерийского полка, второго эскадрона, красноармеец Литвиненко.

И не родные степи с золотыми нивами, с запахами полыни, чобра, с серебряными вениками ковыля вокруг курганов, а рыжие срывы скал, облепленные сахаром вечного снега, гудящие по камням потоки и загадочные молчаливые люди, говорящие на ином языке.