Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна

После завершения работы над романом «Дар земли» Коптяева обратилась к новой для нее, историко-революционной тематике, нашедшей воплощение в дилогии «На Урале-реке». Эта дилогия посвящена одной из самых героических, но еще малоизвестных страниц гражданской войны — обороне Оренбурга рабочими города и разгрому белоказачьей армии атамана Дутова.

Работа над историческим материалом представляет для художника особые трудности. Тут автор обязан верно и точно передать в своем произведении не только дух изображаемых им событий, но и самые факты, ставшие историческими, и характеры действующих лиц, существовавших в реальности. В дилогии «На Урале-реке» это чрезвычайный комиссар по борьбе с дутовщиной Петр Алексеевич Кобозев, комиссар Тургайской области, герой казахского народа Алибий Джангильдин, председатель Оренбургского ревкома Самуил Цвиллинг, председатель первого Совета рабочий-большевик Александр Коростелев и другие. Наряду с ними действуют персонажи, рожденные художническим воображением автора или, вернее сказать, подсказанные его воображению самой жизнью. Тут и оренбургские рабочие-железнодорожники, и красногвардейцы, и жители казачьих станиц Приуралья. Надо обладать чувством историзма и так вжиться в обстановку событий, чтобы образы, созданные писательским воображением, естественно вошли в круг реально существовавших героев. Только тогда читатель поверит в правду произведения. Антонине Коптяевой это удалось.

Жизненная правдивость действия, пластичность воссоздания образов, раскрытие внутреннего мира героев, острота социальных и личных конфликтов — основное достоинство дилогии «На Урале-реке». Идея защиты революционных завоеваний, одухотворявшая героев обороны Оренбурга, нашла здесь яркое художественное выражение, а талант Антонины Коптяевой раскрылся в этом произведении своими новыми гранями.

Наиболее полно и широко дарование Антонины Коптяевой проявилось в созданных ею романах. Однако было бы упущением не сказать о ее работе и в ином, очерково-публицистическом жанре. Книга очерков «Чистые реки», изданная в 1969 году, и страницы из дневника писательницы — «Сибирские сокровища», опубликованные в журнале «Москва» в 1971 году, свидетельствуют о широте ее интересов, об остроте чувства современности, о связи писательницы с жизнью народа. Очеркам Коптяевой свойственна та естественность интонации повествования, которая всегда вызывает у читателя доверие. Рассказывая об увиденном или рассуждая по поводу пережитого, писательница как бы беседует с близким ей человеком, делится с ним своими раздумьями, наблюдениями, страстно утверждая то, в чем прочно убеждена сама. Но особенно привлекательны ее очерки светлым лиризмом. Какая чистая, звенящая струна слышится в небольших по объему, зато богатых по чувству и содержанию очерках «Края родные», «О самом дорогом», «Память сердца»…

За тридцать пять лет творческой деятельности Антонина Коптяева не вызывала особенно шумных похвал и восторгов литературной критики, какие иной раз поднимаются вокруг «модных» писателей. Но все эти годы она ощущала ревнивое и пристальное внимание миллионов читателей, признавших в ней своего, необходимого им человека. Это большое счастье художника. Пусть же всегда оно будет с ней.

Виктор Полторацкий

Рыжков выбрался из канавы штрека, отряхнул с ватника землю и облегченно расправил натруженные плечи. Небо, светлеющее над зубчатыми вершинами гор, показалось ему после подземных сумерек особенно просторным. Он оглянул знакомую до мелочей картину прииска и грузно зашагал к избушкам, разбросанным по увалу.

Огромная лежала перед ним долина Пролетарки, упираясь темным от леса верховьем в гольцовые водоразделы, и вся она была изрыта и перевернута руками старателей. Везде по руслу ключа, до самого устья его на речке Ортосале, голубели запорошенные снегом провалы шурфов, около которых высились — то белыми курганами, то словно тысячи могил — много раз перелопаченные, перебуторенные отвалы.

«Этакая масса труда сюда вложена! — подумал Рыжков. — Миллионы кубометров подняты горбом и лопатой. Да если бы нагрузить поезда той породой, что мы, старатели, переворочали, чай, шар земной хватило бы опоясать, и не однажды! — Но горделивая мысль таежника была сразу омрачена: — Кровавых мозолей на своем веку набил предостаточно, но вот дело пошло на шестой десяток, здоровье поистратилось, а с чем стал на делянку лет тридцать назад, с тем и живу, и никто из дружков не озолотел. Хитрый он, фарт, скользкий, не удержишь его… — Рыжков шевельнул растопыренными пальцами, словно хотел ухватить что-то, но рука, похожая на грабли от вечной работы, сжалась не вдруг. — Не удержишь… Вот здесь же, на Пролетарке…»