Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович

Варвара, вдруг опечаленная, посмотрела ей в глаза.

— Мой не заставит, потому что никогда ничего такого не будет. А мне… — Она тихонько воткнула иглу в сжатый кулачок, сразу выдернула и, как будто любуясь мгновенно выросшей каплей крови, улыбаясь дрожащими маленькими губами, поднесла к ним уколутую руку. — Мне ведь не больно. — Она повернулась так круто, что ее косы хлестнули побледневшего Логунова, и убежала в свою комнату.

— Вот дурная! Надо же уколоть себя до крови! — сказала испуганно Елена Денисовна. — О чем она?.. Что ее растревожило?

Жена Хижняка была мастером жизненных дел и знала все, что касалось ее семейства. Она приняла Варвару как родную, искренне полюбила и до сих пор прекрасно разбиралась в ее настроениях.

Впервые поставленная в тупик, она остановилась в нерешительности у порога девичьей комнатки. Хотелось войти, расспросить, но чуткость подсказывала повременить с этим, и женщина отошла, осторожно прикрыв дверь.

— Пусть отдохнет, успокоится, — сказала она, дружеским кивком отозвав Логунова. — Очень уж много у нее работы и нагрузок всяких. Теперь еще начала готовиться к поступлению в институт. Нервы-то и не выдерживают!

— Они идут! — сообщил торжественно Хижняк, ходивший от стола к столу с тарелками и ножом в руках. — Шеф-повар, слово за вами!

— Уже в сборе? — удивился Иван Иванович, входя следом за Ольгой. — Как дела огородные?

— Еще на хорошую зарядку осталось. Старый огород мальчишки одни вскопают, там мягко. Рассада давно в землю просится, а тепла нет. — И Денис Антонович повел всех в спальню, смотреть его питомцев.

Растения, посаженные им в самодельные бумажные стаканчики, зеленели на окнах и в большой комнате, но здесь стояли особенные: тыквы и огурцы уже с цветом, настурции, астры, левкои.

— На кухне то жара, то прохладно, а здесь климат более умеренный, — говорил Хижняк, любовно прикасаясь к растениям, выпрастывая завернувшиеся листья; что-то отщипнул, поправил, переставил, пощупал землю; лицо его при этом приняло значительное выражение. — Хочу вырастить тыкву, чтобы на три пуда потянула.

— На три фунта не хочешь? — крикнула от плиты Елена Денисовна. — Не будет здесь тыква расти, и зря ты споришь и свет в комнатах загораживаешь… Все окна заколотил своими полками. Подумать надо! — весело жаловалась она, усаживая за стол гостей и домочадцев. — Редиска, лук да картошка хорошо растут, так нет — подай ему тыкву. Не вырастет!

— Вырастет! Выкопаю ямки, положу туда по ведру навозу горячего, сверху — по ведру земли… Оставлю на каждой тыквочке по две плети, на плетях только по две завязи, да поливать с навозной подкормкой…

— Опять про то же! — Елена Денисовна, словно извиняясь, взглянула на Ольгу. — За стол ведь сел…

— И розы цветут роскошней на навозе, — не унимался Хижняк. — Какой это поэт сказал?

— Такой вот, вроде тебя…

Ольга рассмеялась громче всех. Ей очень понравились и неуклюжий, широкоплечий Денис Антонович, и жизнерадостная его жена, и мальчики, в отца синеглазые и рыжеголовые, — не говоря уже о Наташке, — и эта комната с высокими окнами, почти сплошь заставленными зеленью.

— А где Варя? — спросил Иван Иванович и посмотрел, чего бы взять себе на тарелку. — Икры, пожалуйста, — сказал он Елене Денисовне, — и винегрету можно… Рыбы? Кладите и рыбу. Давайте все подряд! — Он рассмеялся и снова спросил: — Где же Варя?

— Ей нездоровится, — тихо ответил Логунов.

— Совсем нет! Я здорова, — сказала Варвара, выходя из своей комнаты.

Она подошла к столу и остановилась, тревожно и по-детски застенчиво улыбаясь одной Ольге. Может быть, детскость придавали ее улыбке припухлые маленькие губы, может быть, открытый, хотя и чуточку насупленный взгляд. Ольга снова отметила ее своеобразную красоту: и этот нежный румянец тугих щек, и глянцевито-черные монгольские глаза под легкими крыльями бровей; чуть вкось прорезанные глаза, страстный блеск которых не смягчался ни мерцающей тенью ресниц, ни общим выражением ясной, молодой доброты. Заметила она и то, что особенно украшало лицо Варвары, — умную одухотворенность, говорившую о большой, напряженной внутренней жизни девушки. А все вместе вызвало у Ольги чувство симпатии, невольно внушавшееся каждому, кто вглядывался в это лицо.

— Еще одна моя дочка! — сказала Елена Денисовна, освобождая место для Вари между собой и Логуновым. — А старший сын на материке, учится в институте.

Хотя Варвара родилась в тайге на оленьей шкуре и выросла в юрте, но ее родство с Еленой Денисовной, с Наташкой, так и потянувшейся к ней влюбленным взглядом, было для Ольги совершенно неоспоримым.