Виктор Попов - Закон-тайга

— Или ты сказала все?

— Я еще ничего не сказала.

Позже он думал, что лучшим в его положении было не слушать перечисления всех тех несправедливостей, которые он совершал по отношению к ней. Нужно было уйти сразу, как только она приготовилась к подробным откровенностям. Ведь знал же он, знал, что подробные объяснения в конце концов теряют свою первоначальную принципиальность и заканчиваются перечислением обид мелких, иногда даже до смешного несущественных. В самом деле: все точки над i поставлены. Она решила уйти от него, сделав при этом самый решительный шаг. Причина: он редко бывает с ней, и она, в общем-то, даже отвыкла от него. Мысль о нем ее не волнует, и, закрыв глаза, она видит перед собой совсем не его. Любовь увяла. Это главное. Это и только это. Так зачем же пристегивать сюда случай, когда она застала его целующим Марию Федоровну (он, по правде говоря, не помнил этого, потому что было то во время новогоднего праздника, когда в захмелевшей компании каких только чудес не происходит), или что не вовремя он дал ей денег на туфли и она не смогла купить себе, какие хотела?

— Ты все сказала? — перебил он ее серьезно.

— Конечно, не все. — Здесь она впервые со встречи прищурилась, и взгляд ее стал напряженно-осмысленным. — Я все помню. Понимаешь ты: все.

— Так и вспоминай все. Смотри, не забудь, как ты хотела фруктовое мороженое, а я, для того чтобы тебя унизить, купил пломбир. Где же это было?.. Дай бог памяти…

— Ты… ты в такие тяжелые минуты еще можешь шутить…

— Какие уж тут шутки.

— У тебя не сердце, у тебя — кусок льда.

Пошли новые воспоминания, новые перечисления, хода которых не надо нарушать, ибо тогда они станут крикливыми и бесконечными. И Вениамин Петрович слушал, не слыша, думая о том, что самой большой его ошибкой, как оказалось, была женитьба. Точнее, не женитьба сама по себе, а сближение с человеком, чуждым ему не только по интересам, но и по духу своему, по всему своему складу и восприятию жизни. Можно провести всю жизнь с человеком, любя его, можно жить, не любя, но уважая, можно ненавидеть, наконец, хотя такая жизнь состоит из сплошного сочувствия к самому себе и непрестанного искажения истины, но жить вот так — равнодушно регистрировать каждый шаг, каждое слово…

— Неужели у тебя в жизни только и были одни плохие минуты?

Она ничего не ответила и заплакала.

— И на том спасибо. — Он не подошел к ней, не стал утешать.

Для ее утешения существовал другой. «Существовал» не то слово. Он есть, стоит непроходимой стеной.

— Больше тебе сказать нечего?

— Тебе, по-моему, тоже.

— Камень ты. Бессердечный, отвратительный камень. Но дочь-то ты хотя бы будешь проведывать?

— Если разрешишь.

— Разумеется. Поцелуй меня последний раз. Ты ведь, наверное, соскучился.

На следующее утро он собрал вещи. Их оказалось до смешного мало. Всего два неполных чемодана. Кто-то на работе сказал: «Значит, ты ушел, не она?». «Мы разошлись», — холодно ответил Вениамин Петрович.

Внешняя невозмутимость и безмятежность волевого, властолюбивого человека не более как маска, которая скрывает сосредоточенное, непроходящее напряжение. Вначале это состояние возникает из-за контроля над самим собой, потом самоконтроль входит в привычку и уже не замечается. Зато навсегда сохраняется напряженное ожидание внешнего противодействия, потому что люди, постоянно даже общающиеся с этим человеком, не всегда терпеливо подчиняются его воле. Некоторые остаются неукротимыми, и от этого их жизнь оказывается нервной и несносной, ибо они пуще огня боятся подчиниться и поэтому даже разумные предложения встречают в штыки; другие, напротив, скоро смиряются и находят в подчинении своеобразную прелесть: ни думами тебе не надо обременяться, ни заботами.

Вениамин Петрович своей воли никому не навязывал. Он воспитал ее для себя и находил большое удовольствие пользоваться ею. Иногда даже этим увлечением он доводил себя до аскетизма, становился рабом заданного «да» или «нет». Вначале это было подобием каприза, этакой фокуснической причудой, которая употреблялась для того, чтобы слыть непохожим на окружающих. Дети любят внимание и всячески его добиваются, при этом скоро постигают, что наибольшим вниманием пользуются те, кто чем-то отличается от остальных. Погоня за непохожестью приводит порой к результатам весьма печальным, потому что ищут непохожесть даже за границей дозволенного, выбирая в качестве примера пороки.

Когда Вениамин Петрович был еще семиклассником Венькой, образцом для него являлся Колька Глушков, по прозвищу Дед.