Виктор Попов - Закон-тайга

— Каким есаулом?

— Знаем каким. Ты «Разина Степана» читал, писатель Чаплыгин?

— Чапыгин, — поправил Виктор.

— Не читал.

— Вот, — торжествуя сказал Петька. — Там есаул Васька Ус.

— Ну и пускай.

— Это тебе пускай…

Петька вопросительно посмотрел на Виктора, тот пожал плечами — и Петька, уже открывший рот, чтобы сообщить мне великую новость, осекся. Если бы я заинтересовался новостью, если бы, хотя и небрежно, полюбопытствовал, надо мной поизмывались бы вдоволь. Мне пересказали бы содержание книги, вспомнили бы интересные места, намекнули бы, в конце концов, что «Разин Степан» родил какую-то идею. Я хорошо знал своих друзей и меня очень интересовала идея. Поэтому я независимо сказал:

— Мушкетеры, через месяц будет «Педагогическая поэма». У меня шестая очередь… И еще: Раську взяли в «Спартачок». Левым ином. Валька Тим думает в «Буревестник», а раз он, то и Кока. Посему «Медик» у нас накрывается.

— Детство, — процедил Виктор. — Нужда тебе этим заниматься.

За «Педагогической поэмой» мы охотились второй год. В нашей команде «Дикоборов» (дико-оборванцев) Раська Чернов играл левого инсайда, Валька Тимонин — центрхава, Кока Ноишевский — левого крайнего. В чемпионате уличных команд города мы заняли первое место, и тренер Николай Николаевич Вармиров звал нас в «Медик» только полным составом. Мы уже видели себя клубными чемпионами. Если весть о том, что наша команда рассыпалась, была детством… Нет, на это меня не поймаешь.

— Футбол — детство. В есаулов играть не детство. Значит, дядя Коля может не рассчитывать?

— Пусть «Аврору» берет.

— Пожалуйста. Тогда я тоже в «Буревестник».

— Давай, — Виктор пощипал губу и повторил: — Давай. Ты в «Буревестник», мы — в Польшу.

— В Польшу?

— В Польшу.

— У нас наган есть. — Колька сообщил это громким шепотом, хотел что-то добавить, но, получив от Петьки по шее, поперхнулся.

Однако слово — не воробей.

— Ври, — сказал я.

— Честно, — сказал Виктор. — В натуре наган. И восемнадцать патронов.

То, что я держал в руке, определенно не было наганом. Если только какой-то допотопной его разновидностью? Наган был у дяди, именной, остался еще со времен ЧОНа. Несколько раз я видел, как дядя его смазывал. И я точно знал: в барабане семь патронов калибра 7,62, бой — центральный. Это же было что-то другое. В барабане, правда, тоже семь, но очень чудных патронов. Не с пистонами, а с боковыми шпеньками, курок бьет по ним сверху, как в шомполке по капсюлю. К тому же нет боевой пружины (это не от конструкции, просто дефект). Отсутствие пружины меня не смущало. Здесь мы что ни то придумаем, на худой конец можно как-нибудь с тугой резиной приспособиться. Главное — оружие настоящее.

— Откуда? — спросил я.

— Нашли в Чекмаревском, за стрельбищем. В масляной тряпочке был, чин по чину.

Странное ощущение испытывает подросток, держа в руках всамделишное оружие. Такой-то он всемогущий, такой-то непобедимый. И на людей он уже смотрит с позиции превосходной, удивляясь их обыденности и суетности. Ведь уродцем располагал я. Чудные патроны, курок болтался, как побрякушка, барабан не вращался… И все же ОНО было револьвером. Железное тепло рукоятки соединялось с теплом тела, рубчатые ее щеки вливались в ладонь объёмно и надежно. Пусть не я, но кто-то когда-то стрелял из этого револьвера. Был грохот, дым, был тугой толчок, от которого непроизвольно вскидывается рука. Всем телом, всей своей детской жаждой необычного ощущал я сладостную эту отдачу. Мечтами я жил уже в мужественных мирах, которые открываются мальчишке, прикоснувшемуся к настоящему оружию.

— Стрельнуть бы, — сказал я.

— Давай, — Виктор потянулся к револьверу. — Я говорил — в натуре… Пружину надо достать. Где вот только…

— Подожди, — я отстранил его руку. — Колькина пахана попросить, он может. За чекушку.

— Ты думай, что говоришь-то.

— А кто еще?

Колькин отец работал слесарем на оружейном заводе, а дома держал нерегистрированную мастерскую. Починить примус, запаять ведро, полудить бачок — со всеми своими мелкими слесарными нуждами соседи шли к нему. У Колькиного отца были тиски, электромоторчик с точилом, маленький горн. Кроме старшего Судакова пружину нам, конечно, никто сделать не мог. Однако против него Виктор возражал вполне основательно:

— Спросит: откуда, зачем…

— А может, не спросит.

— Не спросит. Знаешь, за огнестрельное оружие пять лет дают.