Михаил Козловский - Своя земля

— Вам чего, дяденька?

— Скажи-ка, дружок, где живет Анастасия Беломестная?

Мальчишка вздернул плечи, бегло переглянулся с приятелями.

— Эх ты, цыганенок! Что же ты, не знаешь, что ли? — с нетерпением сказал мужчина. — Как же так! Неужто никто из вас не знает Анастасии Петровны? Ну-ка, живей, живей вспоминайте, пацанята.

Ребята молча глядели на него.

— У нее есть дочь Надя, — подсказал приезжий.

— Так то, может, тетя Настя? — спросил щупленький мальчишка с юркими глазками.

— Ну, пусть будет тетя Настя.

— Так тетя Настя во-он там живет, — заговорил длинноногий, показывая пальцем вдоль улицы. — Видите большую березу? Против дома с шиферной крышей? Там она и живет… А вы сами откуда, дяденька?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — засмеялся приезжий, захлопывая дверцу.

— Вот тебе, Артемка, еще один урок, — сказал он, когда машина тронулась. — Адреса имеют городские жители, а здесь все еще на деревню дедушке…

— Константину Макарычу, — весело подхватил мальчик.

— В том числе и Константину Макарычу… Но вот, кажется, тот самый дом.

Старая береза, опустив долу гибкие, тонкие ветки, похожие на зеленые косы, испятнала тенью белую стену хаты, и тени ее хватало еще на полдвора. За почернелым щетинистым плетнем высоко поднялись желтые блюдца подсолнухов и пирамидки розовых и ярко-красных мальв. На трех недавно окрашенных окнах свеже белели занавески, хата выглядела чисто, задорно, как молодица в хороводе. Задрав кверху ветки, в садочке зеленели вишенки, и среди них на длинной жерди торчал голубой скворечник. Мужчина откинулся на сиденье и, не снимая рук с баранки, зажмурил глаза. Так он и просидел минуту или больше, затем дернулся, точно от укола, и отрывисто сказал:

— Вылезай, Артемка.

Шагах в десяти от машины уже стоял тот самый длинноногий мальчишка. Цепочкой растянувшись по дороге, в поднятой машиной пыли, к нему подбегали отставшие.

— А-а, вы уже здесь, — протянул приезжий. — Ближе к машине не подходите, понятно? Я вас хорошо знаю, убытчики.

Мальчишки отошли подальше к плетню.

— Ну, пошли, — мужчина быстрым взглядом окинул окна, но ни одна занавеска не колыхнулась.

Звякнув щеколдой калитки, они зашли за плетень, пересекли дворик, поднялись на высокое крыльцо — впереди мужчина, за ним мальчик. На веревочном коврике возле двери, на самом солнцепеке, безмятежно растянувшись во весь рост, дремал рыжий кот. Приезжий слегка коснулся его носком ботинка, кот метнулся за хату. Мужчина решительно толкнул дверь.

В горнице было светло и просторно. Оранжевые солнечные блики исполосовали недавно вымытый и выскобленный до желтизны пол, расползлись по белой стене. Почти никакой мебели не было в комнате, — между окнами к стене придвинут стол, покрытый узорной скатертью, возле него несколько стульев да к дальней стене приставлен обтянутый коричневой клеенкой диван с продолговатым зеркальцем в деревянной спинке. Зато и на подоконниках, и на полу стояли банки с цветами, такими свежими и пышными, что видно было, как им хорошо в этой светлой и чистой горнице. Рядом с диваном темная ситцевая занавеска прикрывала ход в другую половину, за печью. Благостной тишиной, веселым и простым человеческим жильем веяло из каждого уголка.

Приезжий остановился на пороге, осторожно кашлянул.

— Кто там? — спросил звучный женский голос, и тотчас же, откинув занавеску, в горницу легко и быстро вошла темноволосая и чернобровая немолодая женщина в розовой блузке, с открытыми выше локтей крупными красивыми руками, в синей шерстяной юбке, туго обтянувшей слегка выпуклый живот и крутые бедра. Она несколько мгновений растерянно смотрела на вошедшего и вдруг вскрикнула сдавленным голосом:

— Коленька! Ты?

Лицо приезжего сделалось отчаянно пунцовым, затем краска медленно сошла с него, только брови проступили еще резче. Он отодвинулся в сторону, чтобы женщина могла увидеть мальчика, и сказал глухо:

— Здравствуй, Ната… Как видишь, я не один. Вот мой сын Артемка.

Она мельком взглянула на мальчика и снова перевела сияющие и широко открытые глаза на приезжего. Потом всплеснула руками и сразу прижала их к груди.

— Что же я, господи, совсем растерялась!.. Да вы проходите, Николай Устинович. Не стойте на пороге, нехорошая примета.

Приезжий с сыном, обходя ее, прошли к дивану, и она, стоя посреди горницы, медленно поворачивалась вслед за ними с плотно прижатыми к груди руками.

— Ну вот, — как будто облегченно сказал Николай Устинович, усаживаясь. — Еду отдыхать на юг. Еду, понимаешь, без путевки, и решил заглянуть к тебе, посмотреть, как живешь. Надеюсь — не прогонишь… Двадцать лет не был я в этих местах.