Вячеслав Сукачев - Особое мнение

Хорошо запомнилось, что первый Пашкин поцелуй обжег, перехватило дыхание, нечем было дышать, но самое ужасное: она вдруг почувствовала, что его рука медленно, но уверенно пробирается ей под платье. Это чувство словно бы парализовало ее, она замерла, перепуганная до ужаса. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Пашка не заговорил. А заговорил он вдруг гундосым голосом, шепелявя и сюсюкая. Она опомнилась. Пашка отлетел, и все ее силы ушли на то, чтобы убежать от разъяренного ухажера. А осенью Пашку забрали в армию. Она даже получила от него письмо, в котором он просил прощения. Она простила и не ответила.

В десятом классе были увлечения киноактерами, модными поэтами и даже космонавтами. В десятом классе все казалось возможным. Но и эти увлечения прошли. Когда уже работала десятницей, встречалась с шофером. Он был тихий, молчаливый — ни рыба ни мясо. Курил много, вздыхал. Потом сделал предложение. А звали его Герман. Так и осталось у нее на всю жизнь странное впечатление, что все Германы — ни рыба ни мясо…

Теперь же было все по-иному. Те же чувства она переживала совершенно иначе, даже не так — переживала впервые. Покоя не было, нет, была просто уверенность, что она жила для него и теперь всегда будет жить только для него.

Парк уже не мог вместить все их чувства, и однажды он предложил:

— Настя, айда на левый?

— Айда, — засмеялась она, так как это было ее словечко, из Мухоловки, и теперь он дразнил ее им.

— С ночевой?

— Айда с ночевой.

— Комаров кормить?

— Комаров кормить.

Они взяли напрокат палатку, надувные матрацы, все остальное у Антона было. Поехали первым рейсом, ранним утром, на стареньком веселом теплоходе. И в это утро Настя словно бы впервые увидела то, что окружало ее в течение двух лет. Медленно удалялся Хабаровск, и чем дальше отходил от него теплоход, тем город казался красивее. А потом выглянул краешек солнца, и по всему городу заблистала зелень, воздушными стали высотные дома, и сердце у Насти забилось счастливо: здесь, в этом городе, живет она и здесь — живет он. Как это хорошо — жить в одном городе, плыть по одной реке и переживать одни чувства.

— Антон!

— Да?

— Хорошо!

— Здорово!

— Антон?

— Да!

— Мне еще никогда не было так хорошо.

— Мне было лучше.

— Когда?

— Когда я записывал твой адрес.

— Нет, теперь все равно лучше.

Она так хотела, чтобы он ее сейчас обнял, поцеловал. Именно сейчас, пока солнце не совсем поднялось из-за горизонта, пока было оно прохладным и белым, пока…

Он наклонился и поцеловал ее. Поцеловал тихо, словно бы только дохнул на нее, а она вспыхнула, взяла его руку и потерлась о нее щекой.

— Антон!

— Да?

— Мне тяжело.

— Почему? — он испугался и заглянул ей в глаза.

— Мне тяжело от счастья. Так бывает?

— Все бывает, Настенька, — Антон вздохнул.

— Лучше не будем об этом?

— Лучше не будем.

А уже проплывало за бортом теплохода скалистое правобережье. Белые домики ютились у самых вершин среди леса. И было жгучее желание сейчас же очутиться там, у этих домиков, только вдвоем, только с Антоном. И нарвать щавеля, и сделать окрошку, и чтобы ел ее только он. Уже воздушными кружевами виделся мост над Амуром и скрылся за сопками город, уже посветлела от солнца вода и припекало непокрытую голову, и уже готовились пассажиры к высадке на Зеленый остров. Были все это в основном рыбаки, с удочками, спиннингами, рюкзаками: народ ранний и общительный. Кричали:

— Проточка-то отшнуровалась.

— Дожидайся.

— Я тебе говорю…

— Ну и говори. Я такую рыбалку не признаю. Там штанами можно карася брать. Гачины завязал и шуруй.

— Митька, дура! Крючки оборвешь… Распустил сопли-то.

— Антон, уха будет? — она почему-то заволновалась.

— Тройная.

— Ух! А ты рыбак?

— Профессионал.

— Я…

— Что?

— Остров и вправду зеленый.

— Там есть местечко…

— Так ты уже был здесь?

— Да.

Она огорчилась, что когда-то он уже был здесь. А ей хотелось, чтобы они впервые узнали и полюбили его, чтобы он был только их Островом. Но тут теплоходик мягко ткнулся носом в дебаркадер, подали швартовые, толпа повалила на берег, и Настя обо всем забыла.

Зеленый остров встретил их первозданной тишиной, желто-белым свечением песка, а чуть дальше от кромки воды — шалым буйством зелени, которая лишь недавно вошла в силу, напиталась солнцем, соками земли, воздухом и все это бескорыстно отдавала взгляду человека. Плотный тальник, густая стена осокоря, кусты шиповника, редкие березки — все это великолепие создавало удивительный контраст с неширокой полоской песка, тянувшейся вдоль воды, и благодаря этому контрасту песок тоже казался напоенным солнцем, воздухом, летом.